Если художники, речь о которых шла в предыдущей главе, нашли способ показать миру боль (свою или боль вообще), что мешает сделать это другим? Я бы хотел подойти к этому вопросу издалека — начать с самоповреждения как способа продемонстрировать боль окружающим. Рассмотрев культурную значимость этого явления и его эмпирическую функцию, я попробую доказать, что арт-терапия действует несколько иначе, оставляя тело «за скобками». Здесь я вдохновляюсь работой Деборы Пэдфилд, призванной связать между собой переживание боли пациентами и политику общепризнанных способов ее лечения. Пэдфилд выступает творческим посредником, помогает пациентам найти новые средства выражения страданий и обрести облегчение, а врачам предоставляет теоретическую возможность по-новому взглянуть на боль и предложить способы управления ею. В своей книге «Восприятие боли» (Perceptions of Pain) Пэдфилд пишет об идее предоставить пациентам «контроль» над болью в их «видении и понимании», для чего требуется найти подходящий визуальный язык[253]
. Особенно примечательна здесь история Хелен Лоу, которая умышленно наносила себе порезы: рядом с фотографией руки, испещренной шрамами, она поместила изображение слов, повторяющих силуэт руки. Так два образа работают вместе. Лоу, страдающая хронической болью, объясняет, что использовала «самоповреждение как способ контролировать боль», поместив на видимую поверхность тела незримую боль, засевшую внутри. Публичная демонстрация этих шрамов позволила сделать выражение боли объемнее: фотография говорит зрителю не только о перенесенных мучениях, но и о боли, вызванной недоверием со стороны окружающих. Шрамы — это то, «к чему меня вынудила боль. Так я ее выразила, и на тот момент это был для меня единственный способ выражения». Вынести фото на всеобщее обозрение означало поделиться им с окружающими, позволить людям увидеть на этом изображении себя и избавиться от желания наносить себе порезы. Фотографию сопровождает текст. Вот что пишет Лоу: «Боль невозможно увидеть, и людям кажется, что я ее выдумала. Даже врачи говорят, что я не похожа на человека, которому больно. Ну а как я должна выглядеть?» Шрамы восполняют отсутствие выражения, придавая боли «должный» вид[254]. И до, и после этой публикации ученые утверждали, что самоповреждение, которое медицина во многом считает психологическим дефектом, правильнее «рассматривать как содержательную, телесно-эмоциональную практику, произрастающую из социального (не)понимания психологической боли и того, как с ней справляться». Предполагается, что самоповреждение — это «социально обусловленный акт исцеления, выживания и воссоздания себя через попытку физически пересказать сложные, отрывочные истории о насилии, экзистенциальной тревоге, травме и потере себя». Это практика выражения собственной боли[255].Иллюстрации в книге Пэдфилд свидетельствуют о том, что произведение искусства может играть схожую роль — как способ «вынести боль наружу», ненормальный (с медицинской точки зрения), но все же эффективный и не подразумевающий самоповреждения[256]
. Этот способ не приносит облегчения напрямую, но успешное выражение боли может хотя бы на время уменьшить боль. Таким образом, если искусство помогает пациентам и врачам лучше понимать переживание боли, то, возможно, оно могло бы помочь и в поиске более эффективных способов ее лечения и контроля. И медики, и пациенты заинтересовались идеей Пэдфилд: в результате стало больше исследований и дискуссий о ценности демонстрации боли через искусство[257].