Познавая боль. История ощущений, эмоций и опыта

Фронтон в свою очередь рассказывает о собственных проблемах. С древних времен и до наших дней ученые спорили, чем же он все-таки болел — подагрой, артритом или, быть может, ревматизмом, однако для моих целей переживание симптомов важнее диагноза[274]. «По ночам» его тревожат «обширные боли в плече, локте, колене и лодыжке». Он добавляет: «Кстати сказать, эти новости я не смог сообщить тебе собственноручно». Фронтон чувствует себя хуже, чем Марк Аврелий, — у того дрожит рука, а Фронтон даже перо удержать не может. Боль не дает Фронтону писать, а для Марка Аврелия время тянется дольше, усиливая тоску. Томление нарастает по мере того, как близится возможность увидеть Фронтона, однако мечты разбиваются об очередной приступ болезни. Фронтона охватывает «боль в колене», которая становится сильнее, после чего его сваливает недуг (imbecillus). Известие о плохом самочувствии Фронтона подрывает здоровье его ученика. Марк Аврелий жалуется на «чудовищную тревогу и ужасное беспокойство, сильнейшую боль и пылающий жар, так что я не могу ни есть, ни спать, ни заниматься». Даже для стоика тело — владыка души. Марку Аврелию «больно, потому что тебе [Фронтону] больно» (doleo quod interim doles). Из этого он делает вывод, что после выздоровления Фронтона поправится и он сам. Для Марка Аврелия время течет, размеченное разными происшествиями, чужими травмами, болью и обнаружением скорпиона в собственной постели. Фронтон подначивает Марка Аврелия насчет стоицизма, замечая, что его самого скорпион бы шокировал, но Марка Аврелия подобная находка наверняка нисколько не смутила. Затем Фронтон объявляет, что теперь у него болит еще и шея. Это снова вынуждает тревожиться Марка Аврелия, который простудился. Они словно соревнуются друг с другом, и мелкие невзгоды Марка Аврелия меркнут на фоне серьезных болезней Фронтона. Они уверяют друг друга, что поправка одного облегчит несчастья другого, однако, в то время как Марку Аврелию становится лучше, боль в шее Фронтона не проходит. Марк Аврелий поднимает ставки: он пишет так, словно ему внезапно стало хуже, хотя на самом деле имеет в виду жену. Это шокирует Фронтона, который размышляет о первоначальном испуге от новости об ухудшении состояния Марка Аврелия и об облегчении, которое он испытал, поняв, что речь не про адресата. Марк Аврелий заверяет Фронтона, что жена поправилась, а тот в ответ сообщает, что теперь у него «болят пальцы» левой ноги, а личная встреча откладывается из-за болей «в локте и шее». Все планы и намерения рассыпаются в прах. Фронтон все более несдержанно пишет о своей любви и сожалеет, что тратит время Марка Аврелия, отягощая того «напрасным бременем и необходимостью» изо дня в день отвечать, как вдруг этот полет мысли прерывается сообщением о «сильнейшей боли в паху». Марк Аврелий ободряет собеседника, выражая надежду, что время принесет исцеление, но в ответ получает: «Меня одолела еще более сильная боль с другой стороны паха». Переписка продолжается в том же духе. Время для Фронтона означает лишь бесконечное повторение.

Фронтон в общих чертах описывает свое состояние Антонину Пию, императору и отчиму Марка Аврелия. Отмечая годовщину восшествия Антонина на престол, Фронтон пишет, что считает этот день «днем рождения моего здоровья, славы и безопасности», но при этом сокрушается из-за «сильной боли в плече и еще более сильной в шее», которая «совсем разбила» его, и он «едва может наклониться, сидеть прямо или повернуться». Воспоминания о здоровье и процветании, которые сопровождали его всего за десяток лет до этого, сталкиваются с болезненной реальностью. К чему стремится Фронтон, какие надежды возлагает на будущее? Очень скромные. Время в конечном счете переходит к другому человеку. Лишенный собственного здоровья, Фронтон утверждает, что будет обладать здоровьем «тела и ума, счастьем и процветанием» до тех пор, пока все это есть у Марка Аврелия. Исключительно здоровье и перспективы Марка Аврелия позволяют ему «цепляться за жизнь, несмотря на дурное здоровье». «Помимо тебя, — пишет Фронтон Марку Аврелию, — я видел достаточно жизни и невзгод, признания и славы, но боли и недугов на мой срок выпало чуть более, чем хотелось». Попытка риторически перенести себя в чужое здоровое тело и разум пресекается изнурительной болью, которая, несмотря на хронический характер, на самом деле невыносима. В таком состоянии будущее помыслить невозможно. С такой болью можно жить, если только поместить свою жизнь в кого-то еще. Время схлопывается. Надежда, пишет Фронтон Антонию Пию, «была иллюзорна». Когда его одолевает «холерический приступ» (речь не о холере, а о гуморальной болезни), он теряет сознание, едва дышит, и окружающие думают, что он умер. Постепенно придя в себя, он пишет Марку Аврелию: «Только увидев тебя, я смогу жить».