Познавая боль. История ощущений, эмоций и опыта

Подобный оптимизм находит отклик в современной литературе, призывающей признать значимость процессов, протекающих в крип-времени[278]. Однако разница контекстов огромна. Сравните средневековый пример с современным свидетельством Эллен Сэмюелс, для которой «крип-время» — это путешествие во времени. Она пишет:

Некоторые из нас вынуждены бороться со старческой немощью еще в юности. Подчас с нами обращаются как с детьми независимо от нашего возраста. Медицинский язык навязывает нам линейность, он оперирует понятиями «хронический», «прогрессирующий» и «терминальный», говоря о рецидивах и стадиях болезни. Но наши тела живут в крип-времени, мы знаем, что наша жизнь нелинейна, и молча негодуем… на прямоту тех, кто живет в уютном, нормальном времени[279].

Это описание восприятия крип-времени изобилует ситуативными понятиями. В противовес аналогичным образцам из Средневековья и раннего Нового времени, оно опирается на приземленное, мирское представление о цикле жизни и вероятном будущем. Кроме того, здесь присутствует конкретный субъективный опыт погружения в крип-время, который историкам зачастую недоступен. Как пишет Сэмюелс, презрение по отношению к тем, кто «десятки лет сохраняет крепкое здоровье», доходит до ненависти. Такие чувства и переживания — следствие болезненного состояния. Они оформлены и ограничены тем, что возможно и невозможно в этом мире, а также политикой медицины и политикой вообще. Они определяются навязанными нормами. Когда последние нарушаются, выясняется, что в них не было ничего нормального. Жизнь с хронической болью, жизнь в крип-времени позволяет увидеть, что с этим миром не так. Хроническая боль не порождает социальную несправедливость, недееспособность, ограниченные возможности и т. д., а, наоборот, с особенной ясностью подчеркивает, что все эти явления предшествуют ей. Пока существуют и укрепляются нормы, а переживание хронической боли остается за их пределами, страдания от хронической боли будут лишь усиливаться. С точки зрения статистики очень велика вероятность, что каждый читающий эти строки когда-нибудь столкнется с синдромом хронической боли. Учитывая масштаб проблемы, задумываться о справедливости, дееспособности и возможностях, о жестких требованиях и логике капиталистического времени следует не тогда, когда хроническая боль настигнет именно вас. Это надо делать уже сейчас.

Глава 5. Сострадание. Ощущение, восприятие и подтверждение чужой боли

Мог ли Марк Аврелий, будучи близок с Фронтоном, познать его боль? Можно ли вообще познать страдание другого человека или животного? Что, если мы все понимаем неправильно? Вдруг мы вкладываем свои ощущения не туда, куда следует? В этой главе я сделаю обзор недавних исследований эмпатии, цель которых — отыскать механизмы познания тела и сознания других людей, а затем подвергну концепцию серьезной критике. Тщетно искать эмпатию в мозге, потому что искать в сущности нечего. Эмпатия — это биокультуральный конструкт, она не присуща человеку на биологическом уровне. Это не что иное, как одна из недавно появившихся техник познания себя, которая помогает постичь переживания чужого «я». Невозможность увидеть страдания других, как писала Сьюзен Сонтаг (1933–2004), — это не биологическая дисфункция, а социально-культурная проблема[280]. Это критическое высказывание заставляет нас вновь обратиться к истории выражения сочувствия — от античных форм жалости и ренессансных представлений о симпатии, сострадании, пощаде и человечности до биологизма, который зародился в XIX веке и занимался поисками гримасы боли и других ее признаков, а также потенциальным несоответствием между проявлением и реальным переживанием боли. Я хочу отчетливо продемонстрировать, что, когда мы смотрим на страдающее тело, ощущения и эмоции могут быть очень разными, потому что постижение чужой боли — неважно, реагируем мы на нее или нет — это всегда ситуативный, политический акт.