Читаем Познавая боль. История ощущений, эмоций и опыта полностью

В каждом из этих случаев налицо логическая ошибка. Все они предполагают форму знания или бытия, которая коренится в сущностных аспектах, относящихся к телесным или душевным качествам человека. Исходя из этого определяются качества животного. Если мы воспринимаем животное как механизм — часы, по известной аллюзии Декарта, — то его стоны и гримасы не имеют для нас никакого смысла. Если же мы, вслед за некоторыми утилитаристами, будем исходить из того, что боль или ее отсутствие у человека или животного можно легко определить, то страдание потенциально приобретает горизонтальный аспект, морально и этически одинаковый для всех видов, способных его испытывать{20}. А еще есть животные, которые, казалось бы, совсем не похожи на человека — ни с точки зрения таксономии, ни физиологически, ни интеллектуально, ни по устройству сенсорной системы. Как понять, что болит у осьминога или устрицы? Я не пытаюсь ответить на этот вопрос (и вообще не уверен, что это возможно), но могу указать на некоторые предположения мыслителей прошлого, которые стремились найти ответ.

В то время как фотография использовалась для того, чтобы по-новому запечатлеть статичную гримасу боли и доказать ее универсальность, развивалась научная этика, которая, казалось бы, должна была при помощи науки о боли опровергнуть подобное утверждение. По мере расцвета физиологических исследований, особенно начиная с 1860-х годов, многие критики поднимали вопрос о необходимости мер предосторожности для того, чтобы ученые не причиняли излишней боли подопытным животным, подвергая тем самым испытанию не только свои, но и — в случае широкого научного резонанса — общественные моральные устои[283]. Как понять, больно ли животному?

Ранее, в XIX веке, утверждалось, что нет ничего проще, чем расшифровать резкие проявления эмоций животного и получить доступ к его переживаниям. Один из анонимных сторонников «сравнительной психологии» в 1820 году отмечал, что поскольку «язык действий, одушевляющий всех существ», не зависит от «воли», то нет никакой проблемы в установлении связи между «чувствами и их естественными выражениями» и что эта «естественная система знаков присуща всему животному царству». Например, «извивание червя, когда на него наступают» — если и были в XIX веке мемы, то это один из них — «так же ясно свидетельствует о его боли, как и жестикуляция самого талантливого актера»[284]. Но если в 1820 году извивающийся червь говорил сам за себя, а в 1872 году — стал типичным примером у Дарвина, то в оставшиеся годы XIX века такие выражения имели гораздо менее прозрачное значение.

Вопрос о том, как определить, испытывает ли животное боль, стал предметом внимания не психологов, а физиологов. Те сочли, что ученые, ответственные за эксперименты на животных, лучше других могли бы на него ответить, поэтому их неуверенность вызывала беспокойство. К началу 1870-х годов большинство экспериментов предполагало использование анестетиков, так что обычно боль полностью исключалась, но оставались сомнения как в отношении переживания анестезии, так и в самом анестезирующем веществе. Становилось все более очевидно, что кураре — вещество, которое использовалось в качестве обезболивающего, — обладает лишь парализующим свойством. Под его воздействием подопытное животное уже не могло двигаться, но продолжало чувствовать. Эффект кураре опроверг утверждение об универсальности гримасы боли, поскольку в экспериментальных условиях можно было представить себе ситуацию, когда животное, испытывая сильную боль, не демонстрирует этого ни мимикой, ни звуками. Отсутствие признаков боли не могло служить доказательством ее отсутствия. В тех случаях, когда у животных появлялась гримаса боли, ей вряд ли можно было доверять. В 1883 году, в самый разгар споров о вивисекции, Джеральд Йео, выступая от имени Ассоциации содействия развитию медицины путем исследований, утверждал, что понимание боли других людей может складываться только «из того, что мы пережили сами»[285].

Перейти на страницу:

Похожие книги

Еврейский мир
Еврейский мир

Эта книга по праву стала одной из наиболее популярных еврейских книг на русском языке как доступный источник основных сведений о вере и жизни евреев, который может быть использован и как учебник, и как справочное издание, и позволяет составить целостное впечатление о еврейском мире. Ее отличают, прежде всего, энциклопедичность, сжатая форма и популярность изложения.Это своего рода энциклопедия, которая содержит систематизированный свод основных знаний о еврейской религии, истории и общественной жизни с древнейших времен и до начала 1990-х гг. Она состоит из 350 статей-эссе, объединенных в 15 тематических частей, расположенных в исторической последовательности. Мир еврейской религиозной традиции представлен главами, посвященными Библии, Талмуду и другим наиболее важным источникам, этике и основам веры, еврейскому календарю, ритуалам жизненного цикла, связанным с синагогой и домом, молитвам. В издании также приводится краткое описание основных событий в истории еврейского народа от Авраама до конца XX столетия, с отдельными главами, посвященными государству Израиль, Катастрофе, жизни американских и советских евреев.Этот обширный труд принадлежит перу авторитетного в США и во всем мире ортодоксального раввина, профессора Yeshiva University Йосефа Телушкина. Хотя книга создавалась изначально как пособие для ассимилированных американских евреев, она оказалась незаменимым пособием на постсоветском пространстве, в России и странах СНГ.

Джозеф Телушкин

Культурология / Религиоведение / Образование и наука
Homo ludens
Homo ludens

Сборник посвящен Зиновию Паперному (1919–1996), известному литературоведу, автору популярных книг о В. Маяковском, А. Чехове, М. Светлове. Литературной Москве 1950-70-х годов он был известен скорее как автор пародий, сатирических стихов и песен, распространяемых в самиздате. Уникальное чувство юмора делало Паперного желанным гостем дружеских застолий, где его точные и язвительные остроты создавали атмосферу свободомыслия. Это же чувство юмора в конце концов привело к конфликту с властью, он был исключен из партии, и ему грозило увольнение с работы, к счастью, не состоявшееся – эта история подробно рассказана в комментариях его сына. В книгу включены воспоминания о Зиновии Паперном, его собственные мемуары и пародии, а также его послания и посвящения друзьям. Среди героев книги, друзей и знакомых З. Паперного, – И. Андроников, К. Чуковский, С. Маршак, Ю. Любимов, Л. Утесов, А. Райкин и многие другие.

Зиновий Самойлович Паперный , Йохан Хейзинга , Коллектив авторов , пїЅпїЅпїЅпїЅпїЅ пїЅпїЅпїЅпїЅпїЅпїЅпїЅпїЅ

Биографии и Мемуары / Культурология / Философия / Образование и наука / Документальное
60-е
60-е

Эта книга посвящена эпохе 60-х, которая, по мнению авторов, Петра Вайля и Александра Гениса, началась в 1961 году XXII съездом Коммунистической партии, принявшим программу построения коммунизма, а закончилась в 68-м оккупацией Чехословакии, воспринятой в СССР как окончательный крах всех надежд. Такие хронологические рамки позволяют выделить особый период в советской истории, период эклектичный, противоречивый, парадоксальный, но объединенный многими общими тенденциями. В эти годы советская цивилизация развилась в наиболее характерную для себя модель, а специфика советского человека выразилась самым полным, самым ярким образом. В эти же переломные годы произошли и коренные изменения в идеологии советского общества. Книга «60-е. Мир советского человека» вошла в список «лучших книг нон-фикшн всех времен», составленный экспертами журнала «Афиша».

Александр Александрович Генис , Петр Вайль , Пётр Львович Вайль

Культурология / История / Прочая документальная литература / Образование и наука / Документальное
Мифы и предания славян
Мифы и предания славян

Славяне чтили богов жизни и смерти, плодородия и небесных светил, огня, неба и войны; они верили, что духи живут повсюду, и приносили им кровавые и бескровные жертвы.К сожалению, славянская мифология зародилась в те времена, когда письменности еще не было, и никогда не была записана. Но кое-что удается восстановить по древним свидетельствам, устному народному творчеству, обрядам и народным верованиям.Славянская мифология всеобъемлюща – это не религия или эпос, это образ жизни. Она находит воплощение даже в быту – будь то обряды, ритуалы, культы или земледельческий календарь. Даже сейчас верования наших предков продолжают жить в образах, символике, ритуалах и в самом языке.Для широкого круга читателей.

Владислав Владимирович Артемов

Культурология / История / Религия, религиозная литература / Языкознание / Образование и наука