Познавая боль. История ощущений, эмоций и опыта

Материя имеет значение прежде всего потому, что она порождает отношения. Люди прикасаются к предметам. Предметы соприкасаются друг с другом. Можно сказать, что в процессе этого физического, телесного взаимодействия, которое выходит за рамки осязания и включает все остальные ощущения (мы «щупаем» глазами, оцениваем по запаху, вкусу, звуку), человеческие чувства прилипают к предметам. На самом поверхностном уровне этим можно объяснить личные отношения с предметами. Люди вкладывают свою боль в куклу, картину, инструмент, бутылку, а затем воспринимают ее как исходящую оттуда, куда ее поместили. Более того, другие люди, если задать им верное направление, тоже могут ее распознать. Само по себе это ни плохо, ни хорошо, но может иметь разные последствия. Последние экспериментальные исследования в области терапии боли ярко демонстрируют, как пациенты подчеркивают значимость предметов, которые ассоциируются с болью или являются ее воплощением. Бывает, что пациент создает объект — скульптуру, картину, фотографию, — который овеществляет боль. Так человек, которому сложно выразить свои болезненные переживания иначе, видит, что они как бы прилипли к предмету. Наравне с другими больной получает возможность рассказать о своей боли. С другой стороны, тот же механизм лежит в основе некоторых видов самоповреждения, где лезвие, кровь, порезы и шрамы позволяют локализовать боль, которая в противном случае остается запертой внутри и невыраженной. Боль липнет к предмету, и он делает ее осязаемой.

Если использовать разработанное Сарой Ахмед понятие прилипания более комплексно, можно сказать, что эмоции, ощущения, смыслы и ассоциации, прилипшие к предмету, остаются его частью[332]. Единожды продемонстрированные, эти чувства прилипают к вещи и в понимании участников сообщества, их разделяющих. Более того, эта связь сохраняется со временем — хоть и не без нарушений: предметы в настоящем «сообщают» об ассоциациях прошлого. Поскольку предметы со временем вплетаются в культурную ткань, думаю, их значение для человека предшествует фактической встрече с ними. Они как бы подсказывают характер переживаний, которые должны возникнуть. Скажем, я знал о восковой анатомической Венере в Болонье. Я хотел ее увидеть. Так что ее воздействие на меня было в какой-то степени предопределено. Венера «сообщала» мне о своей боли, экстазе, человечности, а я заранее был готов встретить это с недоумением, зная, что подобного просто не может быть.

Все дело в культурной и академической памяти, прилипшей к Венере. Она не открывает мне доступ к опыту прошлого, но, по крайней мере, заставляет задуматься: а) о художественных и научных попытках вложить в объект страдание или нечто подобное и б) о преднамеренном коллективном стремлении каким-то образом закрепить это страдание в объекте, пусть даже путем сокрытия этого объекта от посторонних глаз. Настаивать на оскорбительности предмета — значит овеществлять его.