Познавая прекрасное (ЛП)

Осознав вдруг, насколько же ему сейчас больно, она не выдержала и горько разрыдалась. Ощущая в эту минуту обиду Рона, словно свою собственную, Гермиона плакала как ребенок и даже не вытирала слез, стремительно бегущих из глаз. Чувство вины переполняло настолько, что, казалось, никогда в жизни она не сможет избавиться от стыда. Не сможет простить себя за то, что унизила и растоптала одного из самых близких ее сердцу людей. Одного из самых дорогих. И все таки… Даже несмотря на отчаяние, висевшее между ними в воздухе душным туманом, невозможно было избавиться от понимания, что происходящее сейчас — единственно правильное, чем можно разрубить этот страшный узел. С болью и кровью, но разрубить!

На какую-то секунду Гермиона подавила желание кинуться к нему как к другу и обнять, прижать к себе, утешить, успокоить… Но что она могла? Ведь все сказанное прозвучало бы либо жестоко, либо бессмысленно…

«И как сообщить ему правду о нас с Люциусом? Как признаться, что этот мужчина заставил меня почувствовать себя живой и настоящей? И полюбила я его так, как раньше и не могла себе даже представить…» — мысли метались, отчаянно и безуспешно пытаясь облечься в слова. Однако ответить пришлось:

— Он… очень изменился, Рон. Я не оправдываюсь и не оправдываю его. Это действительно так.

Рональд перевел на нее взгляд, и Гермиона увидела, что по его лицу тоже катятся слезы.

— Никогда не поверю, что это дерьмо могло измениться, — хрипло бросил он и тут же отвернулся. А затем медленно продолжил, будто разговаривая сам с собой: — Почему он? Почему? Ведь этот человек причинил столько всего ужасного моей семье. Семье, которая полюбила и приняла тебя, как родную, Гермиона.

Ощутив еще бОльшую вину, она подумала о том, как среагируют на происходящее Артур и Молли, как больно будет им, с какой обидой они воспримут все, что случилось с их сыном. Ей вдруг вспомнились безоблачные и счастливые времена в Норе. Детство. Юность. Гостеприимная семья Уизли. Но даже эти теплые и светлые воспоминания не смогли заставить пожалеть о разрыве.

Умом понимая, что Рон ждет объяснений, она не могла произнести ни слова — ведь начать объяснять что-то означало лишний раз повернуть нож в той ране, которую сама же и нанесла ему. Да и эмоции, охватившие в эти минуты Гермиону, не позволяли рассуждать здраво и связно. Поэтому она долго не могла подобрать слов и в конце концов лишь всхлипнула и проговорила сквозь рыдания:

— Прости, Рон. Ты значил для меня бесконечно много, и… я люблю и буду любить тебя всегда… но теперь уже только как друга. Надеюсь, когда-нибудь ты поймешь, что поступить по-другому я не могла. И сможешь снова общаться со мной, не тая обиды в глубине души. Поймешь, что на самом деле тебе нужна другая женщина… а мы с тобой просто не могли быть счастливыми друг с другом. Я знаю, сейчас в это тяжело поверить, но это время обязательно наступит.

— Не нужно жалеть меня, Гермиона! Я не нуждаюсь в твоей «сестринской» заботе… — во взгляде, брошенном Роном, сверкнули злость и отвращение, больно резанувшие ее.

— Извини… Я ни в коем случае не хотела обидеть тебя.

— Конечно же не хотела. Ты ведь права. Но я обойдусь без твоей снисходительности, твоего благородного и мученического терпения моей грубости и примитивности, моей вульгарности. Бедняжечка! Сколько пришлось терпеть «этого все-таки милого и родного Рона Уизли». Довольно!

Его слова казались ударами хлестких пощечин, однако они доказывали и то, что неглупый Рон отлично понимал саму суть их союза. Понимал, но скрывал это. И терпел. Чувство стыда охватило Гермиону еще сильней.

— Не нужно, Рон! Пожалуйста, не говори так…

— Почему? Что, правда глаза колет? Ничего! Теперь можешь не скрывать своего истинного отношения. Можешь смело вести себя так, как хотелось, наверное, всегда: нетерпимо, высокомерно, презрительно. В конце концов, теперь тебя будет обучать этому… настоящий профессионал…

Взгляд Рона горел такой обидой, таким гневом, что, столкнувшись с ним, Гермиона не выдержала и отвернулась. Огромная мучительная боль, в которой они тонули сейчас, оказалась слишком тяжелой ношей для обоих.

«Боже… И что дальше? Если останусь и продолжу эту беседу, мы наговорим друг другу то, о чем потом обязательно пожалеем, но исправить что-то будет уже поздно… Я не хочу этого!»

И Гермиона заговорила:

— Пожалуй, мне будет лучше уйти. А тебе — отпустить меня. И не ради меня, а ради себя самого, Рон. Свои вещи заберу в течение пары дней, — она повернулась, чтобы уйти, и слезы все текли и текли по ее лицу. Но у двери обернулась. — Спасибо тебе за все, что сделал для меня. За то, что был в моей жизни. Я очень надеюсь, что ты обязательно встретишь свою настоящую любовь и будешь счастлив. Ты заслуживаешь этого.

Он поднялся с дивана и с выражением какой-то смеси отчаяния, ужаса и потерянности прохрипел:

— Гермиона…

Видеть его в подобном состоянии казалось невыносимым.

— Прости, Рон. И прощай! — быстро и почти невнятно выдавила из себя она, открыла дверь и шагнула в ночь.