Познавая прекрасное (ЛП)

Больше не в силах сдерживаться, Гермиона отставила бокал и, перекинув ногу через Люциуса, уселась у него на коленях. Ощущение власти над этим гордым и самолюбивым магом уже кружило голову, заставляя вожделеть еще сильнее. Она наклонилась и лизнула его губы, раздвигая их языком и проникая им дальше — в горячую вкусную влажность. И Малфой ответил ей… Так же жадно и страстно. Схватив ее за затылок и с силой прижав к себе. Гермиона попыталась немного отстраниться, но не получилось: он держал ее крепко. Голодный, чуточку жестокий поцелуй его был бы почти болезненным, если бы такой Люциус Малфой — категоричный и властный — не возбуждал ее сейчас еще сильнее привычного (нежного и ласкового) любовника. Гермиона хотела его так сильно, что сознание снова начало туманиться, а жар, охватывающий тело, угрожал сжечь заживо.

А когда, наконец, он потянул ее за волосы и оторвал от себя, то в глазах его Гермиона прочла столь сильное желание, сопротивляться которому казалось просто невозможным. Люциус заговорил, и низкий чувственный голос напоминал сейчас рычание:

— Хочу, чтобы ты ласкала меня ртом. Прямо сейчас. Опускайся вниз.

Его слов было достаточно, чтобы внутренности тут же скрутило судорогой желания. Втянув в себя воздух, Гермиона замерла в ожидании. Очень хотелось услышать, что же он скажет дальше, и как подействуют на нее его слова. И Люциус продолжил. Низко… Чувственно… Так, что по телу побежали мурашки.

— Ты не расслышала? Я сказал, что хочу чувствовать твой вкусный горячий рот на своей плоти. Прямо сейчас.

В воздухе как будто разлилась какая-то странная магия: голос Люциуса словно проникал в нее. И не только в уши, Гермионе казалось, что каждое его слово (такое высокомерное и холодное) словно касается ее, как язык касается клитора или соска, жаждущих ласки. Тугая пружина вожделения начала сжиматься еще сильней, и Гермиона решила поэкспериментировать: она упорно не двигалась с места, пристально уставившись на Малфоя.

— Я бы не советовал тебе противиться. Ты же знаешь, что я не люблю, когда меня заставляют ждать…

Его голос был сладок как мед, и холоден как лед. Гермиона невольно запрокинула голову.

— Говори… Еще! Я… хочу слышать тебя… — с трудом удалось простонать ей.

Бровь Люциуса слегка приподнялась, и по его лицу скользнуло холодное любопытство.

«Притворное любопытство! Он же явно знает, что я испытываю сейчас!»

Однако он послушно продолжил прежним тоном:

— Ты же понимаешь, чего я хочу, девочка. Сейчас мне не нужны слова, что могут слететь с твоих очаровательных губок. Даже самые приятные. Я хочу, чтобы ты ласкала меня. Сосала, гладила мою плоть языком, вбирала в себя, как можно глубже. Чтобы ты задыхалась от того, что делаешь, и наслаждалась этим.

Теперь она застонала уже громче, и звук ее изощренного сладкого мучения эхом отразился от стен комнаты.

«Боже! Почему мне кажется, что он… дотрагивается. Он ведь даже не коснулся меня!»

— Я… я всегда задыхаюсь, когда ласкаю тебя ртом… И мне нравиться это, — хрипло пробормотала она, так и не понимая, что происходит с ее телом.

Малфой наклонился чуть ниже и с силой сжал ее бедра. Так, что Гермиона даже почувствовала, как ногтями он слегка впивается в ее плоть. Впивается и шипит:

— Так чего же ты ждешь? Сделай это, ведьма!

Голова закружилась еще сильнее, и Гермиона почти что кончила. Почти. Ключевое слово. Потому что до оргазма ей все ж таки чуточки чего-то не хватило. И будто поняв ее состояние, Люциус сжал бедра еще сильней.

— Ай! Мне больно.

— Ты никогда не жаловалась прежде… — его голос по-прежнему дышал надменностью.

— Я и сейчас не жалуюсь, — еле проговорила Гермиона.

Обхватив ее плечи, Люциус почти касался губами маленькой ушной раковинки.

— Кто ты? И кому ты принадлежишь? Ответь же мне… — почти промурлыкал он ей на ухо.

— Ты знаешь… Сам знаешь.

— Конечно же, знаю… да…

От его слов, прозвучавших словно шипение змеи, мышцы напряглись почти болезненно, Гермиона мучительно желала разрядки.

На этот раз губы Люциуса коснулись ее уха.

— Ты моя. Целиком и полностью… Моя. И никогда в жизни ты не сможешь желать кого-то, кроме меня. Я — единственный мужчина, имеющий на тебя право.

Не выдержав, Гермиона застонала. Несмотря на то, что Малфой по-прежнему даже не дотронулся до нее, ощущение по-настоящему реальных прикосновений сводило с ума, подводя к оргазму ближе и ближе. Казалось, еще чуть-чуть, самая малость, и тело содрогнется в блаженных конвульсиях разрядки.

— Да… Я твоя, Люциус, только твоя.

Его последняя фраза стала капельками огня и льда, попеременно капающими прямо на клитор.

— Ты моя… вкусная… жаркая… тесная… невероятно… прекрасная… грязнокровка!

И Гермиона наконец провалилась в ощущение чувственного восторга. Нахлынувший на нее оргазм был мягким и нежным, будто сотни бабочек затрепетали крылышками внутри ее тела. И это казалось настолько невероятным, что она ахнула и, тяжело рухнув на плечи Малфоя, замерла, не в силах открыть глаза. А немного придя в себя, посмотрела на него с удивлением.

— Ты… как ты сделал это? Ты же не… дотрагивался до меня! — дышала Гермиона все еще тяжело.