Оставляя дорожку поцелуев, он медленно опускался вниз, и Гермионе казалось, что она тает от этих горячих прикосновений. Громко застонав, она толкнула светловолосую голову еще ниже, туда, где жаждала его ласк сильней всего.
Малфой послушно опустился, попутно снимая с нее нижнее белье и приподнимая юбку выше. Отдавшись в его власть целиком и полностью, Гермиона откинулась на спину и тут же ощутила, как его язык скользнул внутрь и неторопливо закружил по плоти, старательно избегая уже почти болезненно пульсирующего клитора. Люциус будто нарочно игнорировал его. Еле заметно дернувшись, она резко втянула в себя воздух и прикусила губу.
Именно тогда он и коснулся набухшего узелка языком, а потом и втянул его в рот. Реакция последовала мгновенно: зажмурившись, Гермиона выгнулась и негромко вскрикнула — чувственный восторг уже подхватил ее своими волнами. Оргазм полыхнул яркой белой вспышкой за опущенными веками, и каждая косточка в теле словно бы растаяла, превратившись в странное желеобразное состояние.
Еще долго она не могла прийти в себя и тяжело дышала, не поднимая головы. И только когда тело перестала сотрясать дрожь, смогла слегка приподняться на локтях и сфокусировать взгляд. Люциус по-прежнему лежал между ее ног, подняв на нее глаза и лукаво ухмыляясь.
Счастливо рассмеявшись, Гермиона снова упала на спину.
— Нет… ты просто… невероятный бесстыдник. В самом деле.
— Судя по твоей реакции, я бы сказал, что тебе очень даже нравится мое… хм… бесстыдство.
Она снова засмеялась.
— И, что особенно примечательно, еще и на редкость высокомерный.
Малфой поднялся на ноги и глянул на нее сверху вниз.
— Ну… а в эту-то мою черту ты отчаянно влюблена, я уверен.
— Ладно, признаюсь: ты прекрасен даже в своем бесстыдстве… — Гермиона тоже поднялась и встала рядом с ним. — Теперь моя очередь… — она потянулась к ремню на брюках Люциуса, но тот сразу же остановил ее.
— Все в порядке. Не нужно. Я хотел насладиться твоим вкусом… и насладился.
Прижавшись к нему, Гермиона приподнялась на цыпочки. Их лица были сейчас близко-близко: так, что, казалось, даже дыхание стало общим.
— И как? Какая я на вкус? — соблазнительно полюбопытствовала она шепотом.
Малфой немного помолчал, глядя прямо в глаза.
— Как самое сладкое будущее.
Слегка удивленная, она смущенно улыбнулась.
— Как я уже говорила, мистер Малфой… в игре словами вам просто нет равных.
Ничего не ответив, Люциус взял ее за руку и повел обратно в дом.
______________________________________________________________________________
Остальная часть выходных прошла замечательно и спокойно. Гермиона сама приготовила воскресный обед, позволив Тибби потихоньку начать наводить порядок в открытой гостиной. Вспомнив их первую совместную трапезу, она пожарила говяжьи стейки, памятуя о том, какую именно степень поджарки заказал тогда Люциус. И удовлетворенно улыбнулась, глядя, с каким аппетитом он поглощает приготовленное ею мясо.
Воскресенье они тоже провели вдвоем, перемежая долгие разговоры занятиями любовью. Во время которых Гермиона уж точно не осталась в долгу и с лихвой отплатила за жаркие субботние ласки.
А в понедельник, когда оба разошлись по своим делам, она специально вышла из дома после Люциуса, снова взяв виолончель с собой. За последние дни ей все-таки удалось найти адрес мастерской опытного и авторитетного реставратора струнных инструментов, который, как она надеялась, сможет вернуть старинной виолончели былую славу. Поэтому в обеденный перерыв Гермиона поднялась в магловский Лондон и, взяв такси, доехала до мастерской. Уже скоро она беседовала с высоким надменным человеком по имени Уилфред Бессамер. Увидев принесенный инструмент, глаза мастера-реставратора увеличились настолько, что, казалось, вот-вот могут выскочить из орбит.
— Мадам, пожалуй, это самая удивительная вещь, которую когда-либо приносили в мою мастерскую. Могу я спросить, откуда у вас оказался такой невероятный инструмент?
— Боюсь, что не смогу сказать вам много, поскольку и сама не знаю, как он попал к предкам нынешнего его владельца. Я, конечно, постараюсь узнать хоть немного больше, но сейчас у меня очень мало информации. Полагаю, виолончель находится в их семье вот уже много лет.
— А вы не возражаете, если я спрошу, кто этот человек? — он почти пожирал виолончель взглядом.
— М-м… боюсь, что и назвать его имя я тоже не смогу. Но, если вас это утешит, он — не тот, кто известен широкой общественности.
— Хотите сказать, что он даже не знаменитый музыкант? — во взгляде мастера ясно мелькнуло разочарование.
— Насколько я знаю, нет.
— Очень жаль… Для того чтобы музыкальный инструмент жил, на нем нужно играть. А этот человек… — он запнулся. — Я хотел сказать, ваш муж, не так ли? Он хотя бы изредка играет на ней?
Покраснев, Гермиона опустила голову:
— Мы… не женаты… И, насколько мне известно, в последнее время — нет, не играет.
— Понятно… Ну что ж…