– В этом отношении?.. – в голосе Гермионы мелькнуло удивление.
– Да. В учебе у меня всегда были исключительные результаты.
Это было не совсем то, что она имела в виду, но Гермиона почувствовала, что он не станет отвечать на ее скрытый вопрос. Затем Малфой продолжил.
– Еще, как каждый волшебный мальчишка, я был неудержимо увлечен квиддичем. Впрочем, это осталось юношеским увлечением, и хотя я гордился достижениями Драко в спорте, но былого наслаждения от квиддича уже давно не испытываю. Квиддич – спорт для оптимистов, а его-то я как раз подрастерял за последние годы. Тем более что в наши дни опытных тренеров практически не осталось, – Гермиона поняла, что это камешек в огород Рона, но никак не прореагировала. – Кроме квиддича, я всегда наслаждался фехтованием. Оно – одно из немногих спортивных занятий маглов, которое позволяют себе чистокровные волшебники. Ну… и играл на виолончели…
– На виолончели? Но ведь все музыкальные инструменты созданы маглами?
– Безусловно. Но думаю, вы согласитесь, что музыка стирает все границы, мисс Грейнджер.
– Хорошо, конечно, соглашусь… Просто поражена, что именно вы согласны с этим…
Слегка наклонившись вперед, Люциус проговорил медленно и немного зловеще:
– О… Я уверен, что могу поразить вас еще многим…
Внутренности резко кувыркнулись, но Гермиона продолжила:
– Вы до сих пор играете?
– Нет. Жизнь сложилась так, что стало не до того. Тем более что Драко и Нарциссу всегда раздражала эта страсть…
Гермиона ясно слышала в его голосе сожаление.
Сегодня он был каким-то другим. Холодное высокомерие стало почти незаметным, и Люциус разговаривал с ней как никогда спокойно. Она предположила, что их пятничная почти что близость, должно быть, имела какое-то отношение к этому. Но было и что-то еще, что-то, чего она не могла понять.
И нет… Конечно же не ощущалось ни малейшего намека на опасность, которая могла исходить от этого человека. Решив оставить болезненную для него тему, Гермиона прибодрилась и вернулась к разговору о школьных годах, задав, как она думала, абсолютно невинный вопрос.
– А ваша мать тоже следила за успехами в Хогвартсе, как и отец?
В кабинете вдруг повисла долгая пауза, и Гермиона увидела, что он опустил глаза. В конце концов, ответил пустым и холодным тоном:
– Мама умерла, когда мне было четыре. И я почти не помню ее, – Люциус снова замолчал.
Растерявшись, Гермиона не знала, что сказать. А потом внезапно он заговорил снова, не глядя на нее и так задумчиво, как никогда раньше:
– Я лишь помню, что она была очень красивой. Помню лицо, склонявшееся надо мной перед тем, как засыпал. Длинные волосы падали и щекотали меня. Светлые волосы и глубокие серые глаза. Это – все… – он остановился.
Гермиона не могла произнести ни слова. Она ощущала, как слезы наворачиваются на глаза и не только из-за чувств, что он выражал, но еще и из-за того, кто говорил сейчас все это. Никогда в жизни она не думала, что Люциус Малфой может вспоминать о ком-то с такой нежностью. Стало ужасно неловко, что вынудила его заговорить о таком… личном. И Гермиона смогла пробормотать лишь то, что казалось пустым и банальным в тяжелом воздухе, повисшем между ними:
– Мне очень жаль…
Малфой услышал в ее голосе сожаление и внимательно взглянул на нее.
– Как же это мило, мисс Грейнджер! В который раз убеждаюсь в широте вашей гриффиндорской души, – в голосе снова зазвучал сарказм, но Гермиону уже не заботило это. Она знала, что это был его собственный способ справиться со своей откровенностью. И потому перешла к теме, которая, как она надеялась, была для него менее эмоциональной.
– А друзья? С кем вы дружили до Хогвартса?
– Малфой-мэнор – достаточно уединенное поместье. Поблизости никогда не жили другие волшебные семьи, и поэтому было трудно регулярно общаться с волшебниками моего возраста. Но иногда некоторые чистокровки навещали нас и приводили детей, с которыми я и общался. Хотя, назвать это дружбой было бы сложно.
– Вы сожалеете о том, что в детстве вам не хватало дружбы? – будто почувствовав что-то, Гермиона попыталась копнуть глубже.
– Сожалею? Мисс Грейнджер, в моем словарном запасе отсутствует этот глагол… – иронично усмехнулся Люциус.
Да… Об этом она тоже хотела бы поговорить, но, подумав, решила вернуться к прежней теме:
– Был ли еще кто-нибудь, с кем вы общались в детстве?
Надолго задумавшись, он помолчал, но потом все же ответил:
– Когда я был маленьким, еще мальчик с девочкой, брат и сестра, я смутно помню их. Они жили неподалеку. Мы часто играли в лесу около поместья, – казалось, что сейчас слегка остекленевшим взглядом Люциус смотрит в самого себя… в того, каким был в детстве. Прошло несколько мгновений, и он тряхнул головой, отгоняя воспоминания. – Это было очень давно.
– Они жили неподалеку?– Гермиона ощутила, что что-то здесь не так.
– Да, думаю. Неподалеку. Где-то же они должны были жить? – Люциус слегка нахмурился, и в его голосе зазвучали недовольные нотки.
Она поняла, что стоит на пороге еще одного открытия и чуточку нажала:
– Но вы же сказали, что никаких волшебных семей рядом не жило?
– Правильно.