Познавая прекрасное (ЛП)

В отличие от того, каким увидела сегодня Люциуса, Рон, внезапно, показался ей на редкость неразвитым…

«Иногда он бывает просто нестерпимым придурком! — Гермиону ужаснуло, какая злоба дышала в ней сейчас, но отрицать ее сил не было. — Неужели в этой жизни нет ничего, более важного и интересного, чем порядковое место команды в Квиддичной Лиге или новейший воск для метел? Как я могла годами выслушивать все это?..»

Она остановилась, оказавшись в шоке от собственных, так внезапно обрушившихся, открытий.

«Пора возвращаться… Он наверняка уже волнуется», — привычка заставила почувствовать беспокойство, и Гермиона, развернувшись, направилась в сторону дома.

Чтобы добраться до особнячка потребовался почти час. Конечно, она могла бы аппарировать, но боялась, что это напомнит их с Люциусом болезненную и мучительную аппарацию сегодня днем.

Открыв дверь, Гермиона сразу же ощутила напряженность. Рон стоял посреди комнаты. Сделав несколько шагов, он остановился и обрушил на неё шквал ругани.

— Гермиона! Где, черт возьми, ты была? Я уже не знал, что думать! Я, бл…, уже хотел вызвать Гарри. Собирался попросить у него мантию-невидимку, взять метлу и начать искать тебя по всему Лондону!

Услышав и осознав его слова, она испытала небольшое раскаяние. И тут же с ужасом поняла, что и оно почему-то не беспокоит так, как должно было беспокоить.

— Прости, — пробормотала Гермиона автоматически. — У нас было безумно долгое и нудное совещание, я ужасно устала и решила немного прогуляться. Чтобы побыть одной.

— Прогуляться?! — Рон пришел в еще большую ярость. — Твою мать, ты знаешь, вообще, сколько времени?! Сейчас уже больше одиннадцати! Бл…, я уже не знал, о чем думать!

Ругательства Рона никогда не напрягали ее прежде. Она и сама порой использовала их, когда на то была причина (и совершенно очевидно, что сегодня причина была), но сейчас его слова вдруг показались какими-то особенно уродливыми и вульгарными, не добавляя теплоты в ее уже и так сложное отношение к бойфренду. Вспыхнув, Гермиона невольно начала защищаться.

— Знаешь что, Рон? Ты можешь быть счастлив сидеть здесь и планировать, как лучше провести очередную тренировку, но есть люди, которым иногда необходимо побыть в одиночестве и просто подумать! О том, что происходит, о каких-то событиях, разложить все по полочкам у себя в голове, и не только в голо…

— Да неужели? Разложить по полочкам в голове? Думаю, что это, на хрен, как раз то, что тебе и нужно! Что, бл…, происходит с тобой в последнее время? У меня мозги скоро взорвутся! Ты то бессмысленно трахаешься со мной каждый день, то вообще не видишь меня в упор. Ты ни о чем не говоришь со мной, ничего не рассказываешь. И что, вообще, на хрен, произошло с тобой тогда, в опере?! Почему на следующий день ты была летящей, как воздушный змей, и разоделась, словно шлюха из Лютного переулка?! Что я должен думать обо всем этом?!

Эти горькие слова должны были пристыдить, но Гермиону охватил гнев. Схватив плащ, снятый мгновением раньше, она выбежала из квартиры со словами:

— Увидимся завтра. И не смей меня искать. Я сама могу позаботиться о себе!

Сбежав по лестнице, она выскочила из подъезда, немного удивленная тем, что Рон не бросился за нею следом. Торопливо свернула за угол несколько раз подряд и только потом остановилась. Откинув голову, прислонилась к стене какого-то дома, и это напомнило ей ощущение каменной кладки той, другой стены, к которой прислонялась днем. По венам заструился огонь, и гнев тут же сменился желанием, снова заставляя тело тосковать по другому мужчине. Мужчине, которого сейчас не было рядом. Коротко почувствовав острую боль вины за то, как быстро она забыла о стычке с Роном, Гермиона заставила себя не думать об этом. Сунув руку в карман плаща, достала палочку.

«Я знаю, что делаю», — пробормотала упрямо, а потом повернулась и с негромким хлопком исчезла.

Аппарация снова заставила пошатнуться. Пытаясь избавиться от головокружения, Гермиона огляделась вокруг и судорожно выдохнула. Прямо перед глазами возвышались ворота Малфой-мэнора.

Ее окутала прохладная и тихая, избавленная от постоянного городского гула, ночь. Задрожав от осознания одиночества, Гермиона смерила взглядом огромное здание: башни, зловеще возвышающиеся в залитой лунным светом ночи; окна, пугающие мерцанием неяркого света.

Действительность того, где она сейчас, обрушилась почти мгновенно. Сознание снова помутилось, а воспоминания нахлынули с новой силой. Когда она попала в этот дом в первый и последний раз, её связали, мучили и почти убили. От вновь возникших перед глазами картинок того дня в горле медленно поднималась волна тошноты. Гермиона снова услышала собственные крики. И это было ужасно…

Покачнувшись, она вовремя схватилась за решетку ворот, которые тут же завибрировали под руками. В прохладном вечернем воздухе раздался громкий металлический лязг.

«Мерлин! Что я делаю? Это же неправильно. Все так неправильно!»