Познавший гармонию

Вот эти строки, посмертно опубликованные уже в перестроечные времена: «Стыдно признаться в этом и тягостно употреблять это слово, но понимаю, что тут есть все-таки и некоторая доля авантюризма – в этом хождении по острию ножа. Но, разумеется, главное – не это. Главное – потребность омыться, очиститься, а также, не скрою, и возблагодарить Бога за то, что при всей двуличности моей жизни я ничего не делаю заведомо злого, что охраняет меня Господь от недоброго, наставляет на доброе».

«Как хорошо сказано, Г., вот и я также, и я так же… Знаете, мне ведь тоже предлагали в партию вступить, но под тем или иным предлогом благовидным отказывался… Не прямо, конечно, отказывался, но как-то тянул и тянул, потом заграницу уезжал на какой-нибудь турнир, так и отстали от меня в конце концов. Оберегал, видно, меня Господь от дурного всего, даже если грешен бывал порой…»

* * *

Владимир Тукмаков играл с ним в одном турнире в Аргентине в 1970 году: «Спокойное, даже смиренное принятие окружающего мира в сочетании с удивительной внутренней гармонией определили его поразительное творческое долголетие. В Буэнос-Айресе игра у Смыслова не шла, но несомненная неудовлетворенность результатом не выплескивалась ни в раздражение, ни в попытки как-то насильственно переломить турнирную судьбу. Василий Васильевич оставался всё таким же спокойным и благожелательным».

Был Смыслов типичным жаворонком, по вечерам засиживался крайне редко, вставал рано. Будучи на даче, ранним утром выслушивал утреннюю программу Би-Би-Cи (по-русски, разумеется), потом, любуясь просыпающейся природой, совершал неторопливую прогулку, по завершении которой снова выслушивал ту же самую программу, на этот раз уже в записи. Сказал как-то: «Слышал Геннадий Борисович вас из Лондона, как вы там соловьем заливались, особенно когда о призах матча Карпова с Каспаровым вас допрашивали. Да-а-а, в мое время мы с Михаилом Моисеевичем другими суммами оперировали…»

Летом 1987 года играл в межзональном турнире в югославской Суботице. Каждое утро, когда все еще спали, мы встречались в купальне на озере. Смыслов приходил еще раньше меня и по виду его можно было заметить, что он уже выкупался: белое веснушчатое тело, покрытое красным загаром, было облеплено зелеными нитями так, что он походил на водяного.

«Не беспокойтесь, Г., вода замечательная, а что водоросли, так это только об экологии хорошей свидетельствует», – заверял меня В. В., когда я подозрительно косился в его сторону. Спрашивал с невинным видом: «Вы, Г., после завтрака что делаете?»

Делать мне было особенно нечего: дебютный репертуар Льва Альбурта, чьим секундантом я был на турнире, представлял из себя защиту Алехина да волжский гамбит, многажды пересмотренные, а сам Василий Васильевич к партиям не готовился вовсе. После завтрака гуляли по парку, беседуя обо всем на свете, но главным образом о Советском Союзе: летом 1987 года страна уже мало походила на ту, в которой Смыслов прожил всю жизнь. В конце прогулки В.В. предлагал зайти «хотя бы на минутку» в местный универмаг.

«В какой универмаг, В.В.? Вы же неделю назад в Париже были, а через месяц в Швейцарию едете, ну зачем вам универмаг в Суботице, он и от московского-то не отличается», – слабо сопротивлялся я.

«А вот здесь ты как раз и ошибаешься», – со знанием дела говорил Владимир Багиров, пару раз разделявший с нами прогулочную процедуру. Багиров был секундантом Таля и ждал полудня, чтобы разбудить своего подопечного.

Октябрь 1992. «Я, Г., только что из Белграда вернулся и так там распелся, что Михаил Моисеевич сказал – а Смыслов-то стал лучше петь! И знаете, думаю, что прав Патриарх. Последнее время я уделяю пению много времени и технику действительно улучшил.

… а тут только что по радио слышал: пригласили Горбачева нашего на похороны Вилли Брандта. Да как же они не понимают, что сейчас невыездной у нас Михаил Сергеевич, невыездной. Вы-то хоть понимаете это, Г.?»

Октябрь 1993. Во время штурма Белого дома Смысловы были у себя в Москве на Кудринской площади. «Представляете, Г., жена из окна высовывается, я стрельбу слышу, залпы, говорю ей: “Надюша, неровён час пуля какая-нибудь шальная заденет и – поминай как звали. Закрой окно поскорее…” Так нет, всё ей хочется посмотреть. Любопытная – прямо грех…»

Август 1994. Смыслов прилетел в Амстердам играть в Доннеровском мемориале. Встретил его в аэропорту. Багажа нет, в руках небольшая сумка.

«А что мне нужно? Всё в руках Божьих…» В машине: «Я вот, Г., недавно пословицу услышал: духом к небу пари́т, а ножками в аду перебирает. И подумал: не обо мне ли пословица сия? А позавчера был в первый раз в жизни на исповеди. Батюшка спрашивает: “Грешен?”

“Как – отвечаю – не грешен. Грешен, конечно”.

“А в чем главный грех видите?”

“Говорю: в………”»

«Так прямо и сказал?»

«Так и сказал, это же батюшка. Мое дело в грехах каяться, а его – эти грехи отпускать. Вам говорю, Г., доверительно, потому что имею к вам расположение…»