Познавший гармонию

Несмотря на всю религиозность, был очень земной, любил мишуру светской жизни, внимание, приветствия, славословия. Был охоч до славы, аплодисментов. Когда я звонил, частенько спрашивал – читал ли его последнее интервью – в «64», в «Шахматной неделе», в «Московском комсомольце».

Графское звание, присвоенное ему неизвестно кем, неизвестно за что, привело его в приподнятое состояние, и он с гордостью сообщал об этом. Хотя повторял частенько – «всё – суета сует», нравилось ему это чрезвычайно, и ахматовское «отдай другим игрушку мира – славу» сказано не о нем.

Психологический феномен постоянной жажды признания Платон называл «тимосом», Гоббс объяснял гордостью или тщеславием, Мэдисон говорил о честолюбии, Макиавелли – о стремлении к славе, присущем каждому человеку. Даже самые саркастичные, всё понимающие не избежали этой участи. Впрочем, еще древние знали, что желание признания, славы – последнее, что покидает даже мудрецов.

Если позволяло здоровье, с удовольствием посещал всевозможные рауты, бывал на открытиях турниров, чествованиях, церемониях, юбилеях. В трудных вопросах бытия прибегал к спасительному «на том свете разберутся», а в шахматах, безгранично веря в свой выдающийся талант, полагал, что во всём разберется сам.

В финальные годы, когда отпущенные дни стали больше ношей чем милостью, издавал, когда и себе в убыток книги, выпускал диски. Делал это, несмотря на всегдашние разговоры о нехватке денег и действительно усилившуюся скупость, как это нередко случается в старости.

Когда вздыхал, что операция не помогла, что зрения почти не осталось, я, утешая, говорил, что слепота – благородный недуг, приводил в пример Гомера и Мильтона. Слушал внимательно, не прерывал. Оживился только при упоминании надписи на гробнице Галилея: «Потерял зрение, поскольку ничего уже в природе не оставалось, чего бы он не видел». «Вот-вот, так и со мной. Знаете, сколько я всего повидал на своем веку?»

Очень понравилась ему и строка, на которой остановилась рука Карамзина, не прекращавшего работу до самого конца: «Орешек не сдавался…» «Не сдавался!» – повторил прочувствованно, когда я прочел ему эту последнюю запись историка. «Знаете, Г., когда вы позвонили, я в кровати валялся. Но пусть и валялся, я всё еще стою. Меня трудно на части разобрать…»

В последние годы сильно изменился: выцветшее, полинялое лицо, маленькие, почти ничего не видящие глаза, неуверенная походка. Но даже в таком состоянии можно было разглядеть Смыслова поры его расцвета, ибо выражение лица человека одухотворенного неподвластно морщинам.

Как это часто случается с людьми, перешедшими отмеренные Библией возрастные пределы, стал подозрительным, мнительным, уходил порой в свой мир. Отказывающееся служить тело стало не союзником, а врагом: выходил из строя один орган, другой, несколько раз он лежал в больнице, в конце почти не мог передвигаться. Но необычайная сила духа и жажда самовыражения перевешивали тяжесть бытия: человек духа неподвластен боли и недугам.

«Как вы думаете, – спросил однажды, – какая партия больше всего мне дорога? Скажете, наверно, – с Ботвинником какая-нибудь, с Кересом, с Решевским… Промах! С Герасимовым! Мне четырнадцать было, а партия эта – моя первая напечатанная.

Дебют ферзевых пешек

ГЕРАСИМОВ – СМЫСЛОВ

Первенство Москворецкого районного Дома пионеров, 1935

Примечания В.Смыслова

Отец очень гордился этой партией, сам переигрывал и друзьям показывал: смотрите, какую комбинацию мой Вася провел! И руководитель кружка нашего в Замоскворечье Федор Львович Фогелевич тоже всем показывал, говорил – вот будущий чемпион! Даже Мише Талю нравилась атака из той партии. Говорил Миша: только по этой партии можно судить об огромном таланте…

А какой успех я считаю самым крупным в жизни, как думаете? Выигрыш кандидатских турниров, скажете? Матча у Ботвинника? Снова промах! Самого крупного успеха добился я, Г., в 37-м году. В первенстве Стадиона юных пионеров, где все одиннадцать партий выиграл. Ни одной ничьей не дал. А ведь там сильные игроки были, почти все мастерами стали, у меня таблица того турнира сохранена. Помню Володю Симагина в бархатной курточке, он вундеркиндом считался. Выиграл я и у Симагина…

Отец ведь мне до четырнадцати лет разрешал только дома играть, выдерживал, не хотел втягивать в соревнования. Поэтому, может быть, я и школу с отличием закончил. Дома играл с ним, с друзьями его, а потом пошел в Замоскворецкий Дом пионеров. Так наша команда все матчи под ноль выигрывала. Помню Загурова, Голубовского, Канояна, Усова, Ельцова…

А знаете, Г., когда Алехина незадолго до смерти спросили, кого из молодых он самым перспективным считает, сказал Александр Александрович: “Есть вот в России такой Смыслов…” И пусть короткое время, а был я лучшим в мире в своем мастерстве…»

* * *