Позолоченная луна

Здоровая рука Братчетта протянулась к его руке. Он кивнул.

Какое-то время они все так и стояли. Старшая дочь МакГрегора держала его за правую руку, а сосед — за левую. Рема обхватила руками близнецов за плечи. Все молчали.

Керри МакГрегор наклонилась к отцу.

— Папа, — сказала она, затем осеклась и посмотрела сначала на Рему, а потом на Роберта Братчетта, как будто бы они лучше знали, что ей надо сказать. Она даже не замечала джентльменов, которые прискакали из Билтмора вместе с Солом, потому что они молча тихо стояли за спинами этого небольшого кружка.

Она снова поглядела на умирающего. В ее лице была нежность, но одновременно и злость. Эта странная смесь искажала ее лицо.

— Папа. У меня было столько вопросов.

Человек повернулся к ней. По его серым щекам катились слезы.

Все в хлеву замерли. Даже мул в соседнем стойле перестал размахивать хвостом.

— Мне… так… жаль… — прошептал он.

И это было все.

Слезы теперь бежали и по лицу Керри.

— Этого мало, — прошептала она. — Слезы покатились сильнее. — Этого мало. — У нее вырвался стон. — Помоги мне, Господи, но я не могу сказать, что все хорошо — что прошлое забыто. Я не хочу прощать тебя. — Слезы градом катились по ее щекам, она опустилась на колени. — Не хочу. Не хочу.

— Я знаю, — выдавил он. — Знаю.

Она закрыла лицо руками. Ее плечи затряслись.

— Я люблю тебя.

Слезы умирающего катились по его серым, впалым щекам, в глазах, устремленных на нее, стояло целое море боли — и нежности, и сожаления, которые, казалось, было труднее перенести, чем все телесные мучения.

Через какое-то время Керри коснулась его руки. Потом потянулась за чем-то, что лежало за тюфяком умирающего. И встала со смычком в одной руке и скрипкой, как показалось Солу, в другой.

Керри МакГрегор начала играть, а ее брат, сестра и тетка — и их сосед тоже — по очереди стали подходить к лежащему, наклоняться и целовать его в щеку.

Она играла одну песню за другой — медленные, жалобные песни, как будто смычок проходил прямо по ее сердцу. Ее голова склонилась над инструментом, и слезы лились прямо на потертое дерево. Ее руки дрожали, но она продолжала играть, и ноты звучали глубже и напевней и, казалось, поднимались вверх сквозь крышу хлева, сквозь листву деревьев, сквозь туман, который сегодня распростерся над Голубыми горами.

Сол наклонился ниже к Нико, тот обхватил его и зарылся головой ему в грудь. Нико, которого он так и не смог защитить, как был должен. Чья искалеченная нога никогда не станет здоровой, никогда не перестанет болеть. Это его вина, Сола. Если бы он старался больше. Если бы он только смог.

Но все же они были здесь. В безопасности, хотя бы еще на несколько часов.

Сол крепко зажмурился.

Произнесенные слова, казалось, сплетались с жалобными нотами, это выглядело как одно целое, которое восстало из разбитого, из боли и человечности. Мне так жаль, очень жаль, этого мало, я тебя люблю.

Глава 54

Священник говорил что-то про мир, где все преисполнены радости.

Но Керри представляла себе их хижину, когда она была еще ребенком. Там мама сидела у огня, помешивая густое рагу из кролика с грибами и диким луком, которые они в тот день собрали в горах. На сосновом буфете лежал кекс, подслащенный сорго, с яблоками и корицей, нарезанный тонкими ломтиками. Близнецы шлепали в сторону огня, но отец успел придержать ногой кресло-качалку, которую он поставил у них на пути. Он прижал скрипку к подбородку, провел смычком по струнам широким движением, высоко выгнув руку, и грустный, разрывающий сердце напев вырвался из полого тела инструмента.

Близнецы, взявшись за руки и держа своих кукол из кукурузных початков, закружились под отцовскую песню.

Я просто бедный чужестранец,
Бреду сквозь тот печальный мир,
Туда, где боль, напасть и злоба
Не могут следовать за мной,
Иду, отца чтоб повстречать я…

Отец Керри бросил школу в третьем классе, чтобы работать на ферме своего отца. Но он умел держать в руках скрипку, перебирая струны на грифе, как нити на колесе прялки.

Керри очень смутно различала, кто из людей стоял рядом с ней в церкви: вот близнецы по обеим сторонам от нее и Рема справа; слева были Роберт и Элла Братчетты; а чуть позади мисс Хопсон, которая, судя по всему, отправилась в путь с Центрального вокзала спустя несколько часов после того, как получила телеграмму Керри. Их присутствие поддерживало Керри. Но она все же боялась сорваться.

Сзади стояли несколько человек из Беста — Керри была не в настроении называть его сегодня Перекресток Билтмор — и из Эшвилла: Лин Йонг, обнимавший за плечи Жень, которая с любопытством смотрела вокруг; за ними стояли Монкриф, миссис Смит и еще несколько человек из обслуги Билтмора.