Позови меня трижды

На столе он оставлял Екатерине записку с более или менее подробным описанием своих передвижений в праздничные дни. Но, зайдя с дороги в туалет, обнаружил свою записку смятой в помойном ведре. Прямо так это и выглядело - смятая бумага со словами "Дорогая моя Катюшка!", расплывшимися от какого-то масла, лежали среди использованной туалетной бумаги, яичной скорлупы, картофельной кожуры и куска заплесневевшего хлеба. Володя почувствовал, что все его лучшие порывы, его любовь, его мысли о совместном будущем скомканы грязными масляными руками и брошены в помойное ведро, к гниющим остаткам подмороженной картошки. Дрожащими руками он вынул записку из ведра, но из нее выпал необыкновенной красоты флакон с хрустальной пробочкой в виде шарика. Флакон был весь в каком-то масле, Володя поднес палец его к лицу и ощутил сложный нежный аромат. Наверно, это было какое-то Катькино средство для лица. Никаких морщинок у нее вообще не было, очевидно, как раз из-за этого средства. А Володе приходилось все время улыбаться на ветру и пить на закрытых вечерах, которые, с введением антиалкогольной компании, стали устраиваться активом почти каждый день. Он вороватым движением стал торопливо размазывать остатки масла по мелкой сеточке морщин на веках и глазами, по рикордиям возле рта... И будущее обрушилось на него, придавливая своей мощью и неотвратимостью, не давая собраться, увернуться, избежать мелькавшей перед в матовом окошечке ним череды событий. Он очнулся там же, в туалете. На метлахской плитке валялся флакон и расколотый шарик, который, видно, в последний момент выпал у него из рук. Володя встал, застегнул штаны, оделся и, даже не пройдя в квартиру, вышел из дома. Твердым шагом он направился к остановке. Теперь он хорошо знал, что ему делать. Он понял, что без Ларисы Викторовны из отдела пропаганды этого самого, того, что показалось ему в туалете, ему не пережить. Ну, и пусть, что Ларочка старше его на пять лет, не шибко сильно и изработалась, не вагонетки разгружала. А вот с Катькой ему явно не по пути. Потому что последнее, из того, что увидел Володя в шарике, касалось как раз его благоверной. Катька была в старом облезлом пальто. Она когтями царапала ему лицо и истошно кричала: "Гнида ты, Карташов, мерзкая гнилая гнида! Да ты пальца этого педика не стоишь, понимаешь, мизинца! Тварь!"

Пусть все живут, как хотят! Пусть ходят в задрипанных пальто, пусть ругаются, как сапожники, пусть ненавидят всех, только от него подальше. А он уж сам разберется кто гнида, а кто педик...

Свою речь Володя сократил почти вдвое. Самые звучные слова, самые яркие выражения он почему-то теперь не мог произнести вслух. Его почти не слушали, откровенно скучали, и все, что не говорил теперь Володя, он говорил через силу. Доклад стал сухим и ломким, ни одну цифру, ни один показатель Володя не увеличил, как хотел в самом начале. В общем, не доклад получился, а совхозная сводка по осеменению рогатого скота, как выразился один из московских гостей. Но какой смысл был теперь Володе вдохновенно врать, если он твердо знал, что все присутствующие в самом ближайшем времени будут не просто говорить, кричать обратное! Он вглядывался в лица, запоминая на будущее, в каком банке будет работать каждый из его отдела. Он понимал, что ему надо торопиться, он чувствовал, как память затягивает какой-то плотный туман. Поэтому Володя даже сделал тайком для себя некоторые записи.

После совещания он, неожиданно для всех сослуживцев, подарил с барского плеча по коробке духов двум невзрачным инструкторшам из школьного отдела. Он-то теперь знал, кем они будут через два-три года! Они дружно восторженно ахнули, с восхищением глядя на него. Пусть поглядят, а, главное, запомнят на будущее.

Володя плыл на гребне делового успеха. Оклад его непрерывно рос, кроме того, постоянно возникали какие-то дополнительные выплаты, денежные коэффициенты, премии. Причем премировали Володю особенно часто, но ни у кого из коллег это не вызывало понятного в таких случаях раздражения, он был славным компанейским парнем, располагавшим к себе особенной безобидностью и тем, что с каждой премии не ленился устроить небольшой междусобойчик.