Позови меня трижды

Подготовка к первому сокращению длилась два месяца. За это время все возненавидели всех. То, что сама процедура близится, народ понял по стремительному отдалению от масс начальников отдела. Только в одном отделе начальник на требование подготовить кандидатуру на сокращение сам подал заявление на расчет. Люди старались зацепиться за место работы, потому что на всех крупных предприятиях города шло массовое сокращение ИТР, устроиться на работу было сложно. Но оставшимся обещали повысить оклады за счет сокращенных. Ошибок в проектах становилось больше, чем обычно, люди засиживались допоздна, но работа почему-то не шла. Перед самым сокращением на всех навалилась непонятная апатия. Графинь в первый раз не сократили. У них в отделе убрали только одну Ленку, которая опрометчиво бросила осенью учебу в ВУЗе, студенток-вечерниц и молодых специалистов в тот раз еще не сокращали. Катю тоже не тронули еще и из-за маленькой Машки.

На их последних посиделках в курилке Катя даже не пыталась утешить Лену, Ленка и сама понимала, что оставаться без нее Катерине, может быть, еще хуже, чем ей уходить. Но если бы Ленка сама взяла и ушла! Как давно надо было сделать! Но ведь ее ни с того, ни с сего облили грязью! Припомнили ей все гадости пятилетней давности и уволили по статье. А сколько она в эти колхозы картошку из мерзлой земли выковыривать ездила за эти пять лет! Ясно, что сделали это только чтобы не парить себе репу над Ленкиным трудоустройством. Лена ревела, глаза у нее совершенно распухли. В швейную мастерскую ее тоже не взяли, в конце концов, ее пожалел один из бывших комсомольских вожаков, с которым она тоже когда-то ездила в колхоз на сенокосы. Он арендовал в вечернее время их столовую под ресторан с варьете и принял Лену то ли официанткой, то ли еще кем, Лена из его путанных объяснений толком не поняла. Катя высказала мысль, что Лене надо хотя бы бухгалтерские курсы закончить, и тогда новый трактирщик ее сразу главбухом поставит.

В магазинах почему-то не стало еды вообще, продавалась только приправа к ней: острая аджика в поллитровых банках и сухая приправа "Хмели-сунели". Хлеб и молоко быстро заканчивались, а на другие продукты выдавались талоны, на отоваривание которых Валентина Петровна собиралась как на войну. Баталии особенного характера разворачивались при покупке водки по талонам. У винных отделов магазинов устраивались отдельные выходы, которые огораживались прочными металлическими сетками. Люди стояли в этих клетках часами, от этого еще сильнее хотелось выпить. Поэтому талонов всегда не хватало, они стали своеобразной валютой. Катя несколько раз продавала свои талоны страждущим архитекторам за недорого. И, проезжая однажды центральный гастроном, из окна троллейбуса Катя увидела немолодую женщину, которая изнутри страшной решетки, разведя по ней руки крестом, как крылья, безнадежно смотрела на жизнь из трехчасовой очереди за спиртным. В этот момент все внутри Кати замерло, с резкой душевной болью она узнала в женщине сокращенную Розалию Львовну Бибикус.

* * *

Все думали, что после сокращения станет чуть легче морально, но стало только грустно глядеть на пустые столы и осиротевшие кульманы. Поэтому отделы безропотно снимались с мест и переезжали на уплотняемые верхние этажи. На войне как на войне. Сметный отдел был на самом верху, и его долго не уплотняли, поэтому только их кабинеты еще долго сохраняли прежний вид. Сначала Катя не поняла, почему к ним в отдел стало заходить так много народа на чаек с пирожками ласково сюсюкающих графинь, но, очевидно, свойственная русской ментальности ностальгия проектных акционеров по неспешным институтским чаепитиям прежних времен давала себя знать. Люди старшего поколения даже прозвали их отдел "На графских развалинах". И только дураки подсчитывали свои будущие акционерские дивиденды и прибыль от прежних и грядущих сокращений, только самые последние дураки твердо знали, что они-то останутся несокращенными.

Графини теперь каждый день уходили с купленными в обед сигаретными блоками, хотя раньше они, вроде бы, не курили. Но к их чудачествам относились с сочувственным, виноватым вниманием, все в отделе уже знали, что следующего сокращения им не пересидеть. Они заранее уносили домой и часть содержимого столов, упаковали свои флакончики, кремы, пудреницы.

Разливая чай гостям из рекреаций, Катя с горечью выслушивала жалобы подавленных происходящим коллег. По сути, они выражали только удивление перед короткой памятью людей власти, их поразительной неблагодарностью. Ведь в свое время они сами помогли сократить почти тридцать процентов персонала института, даже не предполагая, что может наступить и их черед! Хотя жизнь должна была уже научить их тому, что никому и никогда не помогало смирение перед властью. Рабская покорность всегда рождает желание ударить плетью и непередаваемое ощущение слепой, не мерянной силы...