Позови меня в даль светлую…

– Ну, генерал – в переносном смысле, – даже рассерндился Владимир Николаич. Но говорил он негромко. – Я шучу так. Ты тоже пошути с кем-нибудь… Состри чего-нинбудь. Чего сидишь, как…

Груша, изумленная таким требованием, посмотрела на своего жениха… И ничего не сказала.

– Немножко будь оживленнее, – уже мягче сказал Вландимир Николаич. – Не теряйся, я с тобой. Покритикуй алнкоголиков, например.

Груша молчала.

А вокруг говорили. Подходили еще родственники и знанкомые диссертанта, здоровались, садились и включались в разговор.

– Кузьма Егорыч, – потянулся через стол Владимир Нинколаич к пожилому, крепкому человеку, – не находишь, что он слишком близко к микрофону поет?

– Нахожу, – кивнул пожилой, крепкий. – По-моему, он его сейчас съест.

– Кого? – не поняли со стороны.

– Микрофон.

Ближайшие, кто расслышал, засмеялись.

– Сейчас вообще мода такая: в самый микрофон петь. Черт знает, что за мода.

– Ходит с микрофоном! Ходит и поет.

– Шаляпин без микрофона пел…

– Шаляпин! Шаляпин свечи гасил своим басом, – сканзал пожилой, крепкий. Сказал так, как если бы он лично знанвал Шаляпина и видел, как тот гасил своим басом свечи.

– А вот и диссертант наш! – сказали родные.

К столу пробирался мимо танцующих мужчина лет сорока, гладко бритый, в черном костюме. И с ним – пожилой, добрый, несколько усталый, очевидно, профессор.

Встали, захлопали в ладоши. Женщина в голубом окинунла презрительным взглядом танцующих бездельников.

– Прошу садиться, – сказал диссертант.

– А фасонит-то! – тихо воскликнул Владимир Николанич. – Фасонит-то! А сам на трояк, наверно, с грехом попонлам натянул. Фраер.

– Откуда ты такие слова знаешь? – удивилась Груша.

– Боже мой! – в свою очередь удивился Владимир Нинколаич. – Выпивать-то с кем попало приходилось. Нахвантался, так сказать.

Захлопали бутылки шампанского.

– Салют! – весело сказал один курносый, в очках. – В честь свежеиспеченного кандидата.

– Товарищ профессор, ну, как он там? Здорово плавал?

Профессор вежливо улыбнулся.

– За здоровье нового кандидата! – зашумели.

Кандидат встал.

– За здоровье наших дам! – сказал он.

Это всем очень понравилось.

Выпили. Потянулись к закуске. Разговор не прекращался.

– Огурчики соленые или в маринаде?

– Саша, подай, пожалуйста, огурчики. Они соленые или в маринаде?

– В маринаде.

– А-а, тогда не надо. У меня сразу изжога будет.

– Тебе подать в маринаде? – спросил Владимир Никонлаич Грушу.

– Подай.

– Саша, подай-ка, пожалуйста, в маринаде. Что там за огурчики?..

– А танцуют ничего. А?

– Сергей… уже отметил. Слышите?! Сергей уже отметил: "Танцуют ничего". Засмеялись.

– Подожди, он сам скоро пойдет. Да, Сергей?

– Можно. А что?

– Неисправимый человек, этот Сергей!

Владимир Николаич потыкал вилкой в огурчики, в санлат… Потянулся поговорить с Кузьмой Егорычем. Но его как-то не замечали.

Поднялся курносый в очках.

– Позвольте?!

– Тише, товарищи!

– Дайте тост сказать! Двинь, Саша.

– Товарищи! За дам уже выпили… Это правильно. Но все-таки мы собрались здесь сегодня не из-за дам…

– Да, не из-за их красивых глаз.

– Да. Мы собрались… приветствовать нового кандидата, нашего Вячеслава Александровича. Просто, нашего Славу! И позвольте мне тут сегодня скаламбурить: слава нашему Славе!

Посмеялись, но недружно.

Курносый посерьезнел.

– Мы надеемся, Слава, что ты нас… так сказать, не поднведешь в своей дальнейшей деятельности.

Захлопали. Курносый сел было… Но тут же вскочил.

– И позвольте, товарищи… Товарищи, и позвольте также приветствовать и поздравить, так сказать, руководителя, конторый направлял, так сказать, и всячески помогал, и являлся организатором руководимой идеи! За вас, товарищ професнсор!

Опять захлопали. Дружно захлопали.

Еще закусили. Но больше налегали на разговоры.

Кузьма Егорыч и человек с золотыми зубами наладили через стол разговор с укорами. А так как гремела музыка, то и они тоже говорили очень громко.

– Что не звонишь? – спросил Кузьма Егорыч.

– А?

– Не звонишь, мол, почему?!

– А ты?

– Я звонил! Тебя же никогда на месте нет.

– А я виноват, что меня нет на месте?

– Ну, так позвонил бы хоть! Я-то на месте.

– А я звонил вам, Кузьма Егорыч, – хотел влезть в разнговор Владимир Николаич.

– А? – не расслышал Кузьма Егорыч.

– Я, говорю, звонил вам!

– Ну и что? А чего звонил-то?

– Да так. Хотел… это…

Но Кузьма Егорыч уже отвернулся.

– А где бываешь-то? В командировках, что ли? – опять стал допрашивать он человека с золотыми зубами.

– В командировках, – откликнулся тот. Но говорить ему не хотелось, он больше посматривал ни танцующих.

– Ну, как? – спросил Владимир Николаич Грушу. – Ничего?

– Ничего, – сказала Груша. – Долго тут будем?

– А что?

– Да ничего, просто спросила.

– Не нравится, что ли?

– Нравится.

– Я уж думал, тебя перевели куда! – кричал Кузьма Егонрыч.

– Никуда меня не перевели.

– Думаю, повысили его, что ли?!

– Дожидайся, повысят! Скорей повесят.

– Ха-ха-ха-ха!..

– Ну, что, Таисья Григорьевна? – обратился Владимир Николаич к женщине в голубом. Но женщина в голубом понстучала вилкой по графину и сказала всем:

– Товарищи, давайте предложим им нормальный, хоронший вальс! Ну что они… честное слово, неприятно же смотнреть!