Позвоночник

Презервативы Юна не взяла. Онемевшим языком она пробормотала "спасибо" и задом, пятясь, вышла обратно. На воздух. Дышать стало сложнее, чем раньше. Засвистело по земле, белыми хлопьями. Налетел холодный ветер. Хлопья размножились. Вьюга бросилась на город без предупреждения, и закружилась, заплясала вокруг неё, у неё между ног, на крышах увеселительных заведений и стеклах фонарей. Инеем затянуло окна, откуда незадолго до этого, улыбаясь, подсвеченные радужными лампами, выглядывали девочки на час. Кутаясь в свой балахон, босая, обожженная снегом, Юна искала пристанища в любом из окружающих её домов: в ближайший и зашла. Низкий, с покосившимися стенами. На весь город он, такой, видимо, был один. В парадной тишь. Темнота. Продвигаться пришлось на ощупь. Ни мебели, ничего. Из угла, напротив стены, вдоль которой двигалась Юна, кашлянули. Она взрогнула. Сердце зашлось. «Кто там?» – спросила она, пытаясь придать своему голосу максимально уверенный оттенок. «Свои», – хмыкнули голосом брата. Чиркнула спичка. Зажглась лампа. Теперь он был на виду: черные волосы, серые глаза. И шерсть. По всей физиономии. Взвизгнув, Юна бросилась бежать, наружу, пусть в холод, пусть в пургу, лишь бы не тут, не с ним. Дверь оказалась заперта. Наглухо. «Эй, ну ты чего, – пропел Герман. – Я же не причиню тебе зла. Выебу, и только». Она замерла, в углу, закрыв глаза. Ступор, подумалось ей, первобытная реакция на опасность: прикинуться мертвым. Только я-то не смогу вот так прикинуться, выебет и только. Дыхание было уже близко. Прямо у шеи. Низ живота, там, ближе к лобку, тянул: дай мне его, дай мне его член. Призрак кровосмешения, призрак животности, не разбирающей родства, повис над головами. «Герман, – сказала она, не в лицо, в морду, – я не ты. Я не опущусь до такого. Стать… твоим телом значит стереть тебя, как брата. Я этого не допущу. Ты ценен сам по себе, делай хоть что со мной, ты мой брат. Ты не знаешь иной любви, – протянула руку, провела пальцами по его щеке, прямо по шерсти, превозмогая страх, – кроме ебли. Тебе не дали ее, тебе не с чем сравнить. Тут есть моя вина, я признаю это, Гер, – голос дрогнул, – ты не такой, какой сейчас. Я вижу то, что ты видеть не хочешь. Ты волк, как и я, этого не отнять. Но ты всё-таки человек». Под балахоном ничего не было, она знала это. Дерни он ткань вверх, она не смогла бы сопротивляться. Сил бы не хватило. А тело, то просто говорило ему "да". «Это реакция страха, – вспомнила Юна, вспомнила, что читала, – рассинхрон между головой и гениталиями. Защитная реакция: если изнасилуют, пусть хотя бы без травм». Он замешкался, нависая над ней. Руками по обе стороны отрезая её от бегства. «Кто мы, как ни животные, Юна, – спросил он воздух. – Кто мы, как не животные, – повторил. – Если погоня за определенным химическим процессом в мозгу заставляет нас предавать всё, что было важным, что имело некую… святость, – выплюнул с презрением. – Вот ты. Я на тебя чуть ли ни молился в детстве. Ты танцевала, грациозная, царевна Лебедь, не меньше, – с каждым словом шерсть на его лице убавлялась, уходила под кожу, возвращая нормальный облик. – И что потом? Я приезжаю, и кого я вижу? Не царевну. Я вижу путану. Ту, которая продаёт свой танец, свой жар, в дрочильне. Ту, кого я был готов приравнять к Мадонне, лапают, не смыв с граблей следов сортира! И это ты, – скривился он, без шерсти, без маски, не насильник уже, а её маленький брат в большом теле, – зачем ты так с собой… Зачем со мной, зачем ты так, Юна?» – отвернулся и зарыдал. Такого она не видела. Такого она не ожидала. Коснулась плеча, со спины. Герман стряхнул её руку. «Уходи, – выронил он, между всхлипами, – это я не справился со взрослой жизнью. Ты еще можешь. Пошла вон отсюда! – закричал, снова обрастая шерстью. – Вали, пока я не передумал!» Юна, спотыкаясь, вышла в дверь. На сей раз замок поддался спокойно, будто ни разу не заедал. Метель не прекращалась. «Нельзя оставлять его, – колотилась мысль, – надо ему помочь!» Вернулась. И рванула дверь. Дверь не открывалась, заваренная изнутри. Заварена она им не год и не два назад. Гораздо больше. Она была там, но – её там не было. Он был там, но не жил там. Не жил.