ПП. Благие намерения (СИ)

— Косоглазого Шукши, — поправил голос, — Тогда надыть, как в сказках… того.

— Чего?

— Того… что со спящими прынцессами в сказках делают.

Новая пауза несколько задумчиво затянулась. Мамочки!

— Не надо меня, как в сказке! — я распахнула глаза и резко села, отмахиваясь руками от нависшей надо мной рожи, — Ты чего удумал, упырь?!

— Целовать собрался, — на роже — Ерша, естественно — ни капли раскаянья, — А ты что подумала?

И взгляд такой наивный-наивный, как у коровы. Так, не те я сказки в детстве читала[78].

— Ожила, — скрипучий голос по-прежнему доносился справа, но я боялась даже повернуть голову, так и одеревенела всей шеей и затылком, — Ох, и сильна же ты орать, девка, аж оба уха заложило! Даже теща моя, земля ей иголками ежиными, такого шума не подымала, а уж на что голосистая стерва была! Девка, ты чего, как кол проглотила? Мышей боишься, али как?

— Боюсь, — я вдруг поняла, что громко клацаю зубами, — До смерти боюсь, с детства.

— Тю, дурная! Людей бояться нужно, они всяко страшнее… Да повернись же, нечего пугаться.

С трудом поворачиваю голову, готовясь в любую секунду свалиться в спасительный обморок… и вижу носатую, бугристую, землистого цвета рожу барабая. И как я ей была рада — не передать!

— Шкраб, — барабай протянул мне узловатую, какую-то деревянную на ощупь ладошку.

— Даянира По-Плам, — а чего, я девочка отходчивая.

— Ты Ливке По, часом, не родственница? — лесной житель нахмурил кустистые брови.

— Ливке… Оливии, что ли?

— Ей самой, что с Тилькой Плам дружбу водит.

— Дочь я ей. Приемная.

Барабай закашлялся, пошарил за пазухой, выудил оттуда кожаную флягу и душевно приложился к горлышку.

— Сама она, небось, не тута с тобой? — с надеждой поинтересовался он, утолив первичную жажду.

— Тута, чего ж не быть, — я положительно начинаю проникаться этим заразным, как чума, говором.

Новый приступ кашля скрутил Шкраба пуще прежнего.

— Ты, это… не говори ей ничего, девка, не губи! Она ж нас со свету сживет, как есть истребит!

Пардон, мы точно об одной Оливии По говорим?

— Дедушка Шкраб, да не переживайте вы так, — я сочувственно похлопала барабая по плечу, — С чего бы ей вас со свету сживать?

Вместо ответа мне протянули флягу. Я не стала кочевряжиться и отхлебнула…

Ой, мамочки-миечки! Вот это термояд!

Меня сочувственно постучали по спине.

— До кустиков добежишь? — без особой теплоты поинтересовался Ерш и брезгливо поморщился, когда я с душераздирающим звуком испачкала снег в шаге от его ботинок, — Шкраб, ну ты дурак.

— С…ско-тина, — прохрипела я, обращаясь то ли к оборотню, то ли лесному аборигену. А вообще оба хороши! Один раз угробить не получилось, давайте еще разочек — авось прокатит! А я ведь де-е-евочка, мне оби-и-идно содержимое желудка кому попало демонстрировать! Язык как будто наждачкой оттирали, а то, что изверглось из моего горла, имело гнусный запах и неприглядный вид.

— Да я ж это, от всей души… — раскаивался барабай, периодически поскуливая, — Кто ж знал, ни одной ведьме еще не плохело!

— Да не ведьма она! Так, ребенок неразумный, — парень встал на одно колено, чтобы сочувственно посмотреть мне в лицо снизу вверх, я никак не могла разогнуться, — На будущее — никогда не принимай от нечисти напитки в таких флягах, они там только мшивый самогон держат. Для человека один глоток неприятен, но не смертелен, а вот после двух можно смело уносить, причем ногами вперед.

— У-у-у!!! — гневно взвыла я и, не рискуя выпрямляться, поковыляла прочь. Всяк поиздеваться норовит!

— Девка, ты куда это? Я ж не со зла, я ж со всей душой! Не губи, девка!!!

— Даянира, ты чего?

Я махнула на двух придурков рукой, выбрала елку посолиднее и, присев прямо под ней, прижалась спиной к шершавой, чуть липкой от смолы коре и достала из кармана мятую пачку коричневых сигарет. Чуть помедлила, пробежавшись пальцами по трем оставшимся ароматным цилиндрам, выбрала тот, что потолще, и яростно откусила терпкий на вкус краешек.

— Ты обиделась, что ли?

Я мстительно плюнула в оборотня жеваным табаком и полюбовалась, как он со сдавленными матюгами стряхивает с куртки комочек жидкого огня.

— Что за дрянь?! — возмутился Ерш, ковырнув ногтем свежепрожженную дырку в рукаве. Я вынула из пачки оставшиеся сигареты и швырнула ее в голову обидчика, а сама жадно затянулась, разом пустив Жар-коту под хвост четыре месяца воздержания. С елки укоризненно шлепнулся мне на капюшон комок снега.

— «Сигареты «Лысогор-Казак» с зажигательной капсулой из тертой чешуи саламандры. Осторожно! Отрезать край только специальными мифриловыми ножницами!», — прочитал парень, скомкал картонный футляр, спрятал во внутренний карман и по-свойски уселся рядом, навалившись своим плечом на мое. Менять одну облюбованную елку на другую я не стала — не в детском саду, в самом деле, но отстранилась, демонстративно выдохнув дым прямо в чуствительный нос оборотня. Сигарета чуть горчила, но с горем пополам утоляла жгучее желание, преследовавшее меня с самого бала — вот уж, казалось бы, убивающее волю событие, и даже его я пережила, не возвращаясь к идиотской привычке. По-настоящему ломают сущие, мать их, мелочи.