Прайд Саблезуба

— Не надо, Семхон! Давай ему лучше травки нарвем! А мамонтам ты скажешь, что мы его не обижали, что его тигры перепугали — смотри, прямо дрожит весь!

Семен припомнил, как в стране хьюггов на его глазах мамонтиха обрекла себя на мучительную смерть ради спасения детеныша. «Что-то сомнительно, чтобы мамонты позволили отбить кого-то из молодняка — даже саблезубам. Тогда откуда он взялся? Неужели… А, собственно, почему бы не спросить его самого? Он же не сосунок несмышленый — с меня ростом, наверное. Ему, может быть, уже не один год. Правда, нельзя сказать, что такая попытка — не пытка, поскольку опять голова будет болеть. Или на сегодня хватит?»

Так или иначе, но перспектива встречи с разъяренными родителями Семена никак не устраивала. Мысль пристрелить мамонтенка и надолго обеспечить себя мясом ему и в голову не приходила — судя по рассказам лоуринов, людей мамонты не боятся и при малейшем подозрении атакуют не задумываясь. Не возражают они лишь против добивания умирающих сородичей. Правда, сейчас все в этом мире меняется и, разумеется, не в лучшую сторону. Так что…

Семен свернул в рулон свою старую рубаху и уселся на нее напротив стоящего в воде мамонта. При его приближении животное развернулось и двинулось было в глубину. Однако вода явно пугала, и оно вернулось на прежнее место.

— Ну, что ты дергаешься? — устало заговорил Семен. — Никто тебя больше ни пугать, ни есть не будет. Стой спокойно, а еще лучше выходи, а то брюхо простудишь…

Он довольно долго нес какую-то успокоительную чушь вперемешку с мысленными «посылами». Язык у него устал, головная боль набирала силу, а ничего путного не получалось. Некое подобие ментального контакта возникло уже в сумерках. Они, наконец, встретились взглядами, и в переутомленном мозгу Семена поплыли какие-то зрительно-эмоциональные образы, приправленные чем-то непонятным — наверное, данными слуха и обоняния. Степь — трава — еда; фигуры «своих» — пасущиеся мамонты; степь — трава — еда; фигурки людей с палками — страх, беда; движение по степи — страх, хочется есть; трава — еда, чувство безопасности — рядом кто-то очень «свой»; и снова фигурки людей, страх, движение и так далее…

Собственно говоря, мамонт не «передавал» ничего Семену, он как бы молча стенал, тоскуя от безысходности и горя. Собрав последние силы, Семен «перекинул» ему молчаливый вопрос о судьбе того «своего», который был с ним. И получил ответ, точнее, отклик в сознании мамонта — клубящиеся, переплетающиеся сгустки горя и ужаса. Сквозь них проступило знакомое — распадок, лежащий на боку мамонт, саблезубы…

— Та-ак! — Семен стиснул руками голову, боясь, что она расколется. — Вот этого-то я и боялся! Похоже, твою мамашу кошки и задрали. Сейчас отключусь прямо здесь…

Он огляделся по сторонам и обнаружил стоящих поблизости Мери и Эрека. Взявшись за руки, питекантропы с интересом наблюдали за Семеновыми мучениями. В мутящемся уже сознании возникла полубредовая мысль, что мамонты не должны бояться питекантропов…

— Может, вы договоритесь? — спросил Семен волосатую парочку и перешел на «язык» питекантропов, помогая себе жестами: — Он маленький. Он — боится. Ему плохо — он один. Надо — вместе, надо — не бояться.

Питекантропы переглянулись, обменялись несколькими «словами».

— Вместе — хорошо. Без страха — хорошо. Маленький — помочь, защитить, — сказала Мери Семену и шагнула к воде. Мамонт воспринял это спокойно.

— Давайте, ребята, — прошептал Семен, — а я пополз в вигвам. Иначе вам меня туда нести придется…

Добрался ли он до жилища, Семен вспомнить не мог, но утром обнаружил себя именно там. Было совсем не рано, и снаружи доносились голоса Ветки и Хью. По-видимому, женщина готовила завтрак и попутно проводила урок лоуринского языка для неандертальца. Сегодня они проходили названия и назначение мужских и женских половых органов. Семен заслушался…

И слушал, пока Ветка не заглянула в вигвам. Обнаружив, что ее мужчина не спит, она пригласила его «к столу». Семен встал, оделся и вылез наружу. Мамонта в воде не было.

— Ну, и где?… — поинтересовался он, притворно зевая и протирая глаза.

— Вон они, — ткнула пальцем Ветка и, хихикнув, добавила: —Травку едят.

Семен глянул в указанную сторону и действительно разглядел на склоне три коричневатых фигурки разных размеров.

— М-да-а, — протянул он, скребя нечесаный затылок всей пятерней. — И кто кого пасет? Или они пасутся вместе?

— А что такое «пасутся»?

— Да то же самое — «травку едят», — уклонился от объяснений Семен. — И давно он из реки вылез?

— Еще вчера — ее Мери за хобот вытянула.

— А почему «ее»?

— Потому что это мамонтиха — девочка. А когда за ней мама придет?

— Не придет, — вздохнул Семен. — Вон ее мама — в горшке булькает.

— Ты что?!

— А вот то… Какие-то люди подранили мамашу. В таком виде она долго шла куда-то с детенышем. Наверное, здесь по привычке хотела перейти реку. Не смогла и стала бродить по берегу. Ну, а когда совсем ослабла, ее саблезубы загрызли.

— Что ты такое говоришь, Семхон?! Как же Люди могли напасть на здоровую мамонтиху с детенышем?! Да еще осенью?