Читаем Прах и пепел полностью

Чак сел поудобнее и, сцепив пальцы на затылке, стал равномерно раскачиваться. Чёрт, не мышцы, а тряпки. И суставы как не свои. Парни говорили, что здесь тренажёрный зал есть. Надо хоть немного подкачаться, чтоб там не насмешничали.

Стукнула, открываясь, дверь. Чак настороженно повернулся на звук и улыбнулся. Андре! И опять без халата, а в обычном, как и тогда. Только поверх рубашки серый вязаный джемпер.

– Привет, – весело сказал Чак.

– Привет, – кивнул Андрей. – Ты просил меня зайти. Надо чего?

– Мне сказали, ты болеешь. Выпороли или током протрясли?

– Нет, я простудился, – Андрей вошёл в палату и закрыл за собой дверь.

Чак встал, обтёрся полотенцем и надел белую нижнюю рубашку, тщательно заправив её в штаны и застегнув пуговицы у горла. То, что ему для этого не надо никого звать на помощь, всякий раз наполняло его радостью.

– Ну, так чего надо? – повторил Андрей.

– Поговорить хотелось, – Чак усмехнулся. – Скучно одному.

Андрей молча повернулся к двери.

– Ты чего? – Чак не так обиделся, как растерялся. – Говорить не хочешь? Почему?

Андрей, всё ещё стоя спиной к нему, неохотно ответил:

– А о чём нам говорить?

Чак на мгновение стиснул зубы так, что вздулись на щеках желваки.

– Та-ак, раньше ты не ломался.

Андрей резко повернулся к нему.

– Раньше – это когда? Когда по белому приказу ты нас мордовал? Да, ты же мне рассказать хотел, сколько ты наших забил. Всех вспомнил, подсчитал? Для этого я тебе понадобился?

– Ты заткнёшься? – спросил Чак.

– Заткнулся.

Андрей так же резко повернулся и пошёл к двери. Чак в два прыжка нагнал его и встал перед ним, загораживая собой выход.

– Подожди. Чего ты задираешься, Андре? Я ж обидеть тебя не хотел.

– Это когда ты меня поганью называл, поливал по-всякому… И остальных наших, да?

– Скажи, какой нежный. От слова рубцов не бывает. А другие, ну, беляки, что здесь лежат, не поливают вас, скажешь? От них небось всё терпите и не трепыхаетесь. Скажешь, нет?

– Скажу, – твёрдо ответил Андрей. – Я с весны в палатах работаю. Слова плохого мне никто не сказал. И остальным. Ты знаешь, каково бинты с ран отмачивать? Мужики, не тебе чета, от боли заходятся. Позвоночник, – сказал он по-русски и тут же поправился на английский, – хребет задет, осколок там или что, его тронуть нельзя, такая боль, а надо повернуть, обмыть, чтоб – и опять русское слово – пролежней не было… Э, да чего тебе объяснять, – Андрей махнул рукой, словно отталкивая что-то. – Они – люди, понимаешь? Вот и всё.

– Они – люди, – медленно, как по слогам, сказал Чак. – Ладно пусть так, хотя беляка человеком назвать… ладно. А мы кто?

– Ты… не знаю. А я – человек.

Чак сжал кулаки, пересиливая внезапно уколовшую локоть короткую острую боль.

– Не задирайся, – попросил он. – Что вы все… сговорились, что ли?

– Ты – палач, – безжалостно ответил Андрей. – А с палачом один разговор. Нам этого нельзя, пока ты здесь. Мы клятву все давали.

– Кому? – сразу заинтересовался Чак.

– Себе. Клятва Гиппократа называется. Что будем только помогать, что не причиним вреда… Все врачи её дают. И все медики. Пока ты здесь, мы тебе ничего не сделаем. И Гэбу.

– А потом? На улице подловите?

– Дурак. Только нам и дела тебя ловить. Уедем мы отсюда, – Андрей улыбнулся. – В Россию уедем. Вместе с госпиталем.

– Увезут вас, а не вы уедете, – поправил его Чак, отходя от двери. – Ну, чего стоишь? Катись. Я с тобой как с человеком хотел, а ты…

Андрей от двери оглянулся на него. Чак сидел на кровати, положив руки на спинку и упираясь в них лбом. И Андрей не смог уйти, повернул обратно.

– Ладно. Чего тебе?

Чак, не поднимая головы, молча дёрнул плечом. Андрей улыбнулся.

– Может, тебе почитать чего принести?

– Чего-о?! – не выдержал Чак и поднял голову. – Ты что, совсем уже того?

– Ты же грамотный, – Андрей словно удивился его вопросу. – Разве тебе не хочется читать?

Чак насмешливо хмыкнул.

– Вот не ждал. Честно, Андре. А что, здесь это можно?

– Можно, – кивнул Андрей. – Есть библиотека. Взял, почитал и вернул. А то и в городе покупаем. Журналы.

– А чего не газеты? – ухмыльнулся Чак. – В журналах картинок больше, так?

Андрей рассмеялся.

– И это, конечно. Ну как?

Чак, не вставая, ногой зацепил и подвинул стул.

– Не люблю, когда надо мной стоят. Садись, поговорим. А ты что, читать любишь?

Андрей кивнул и сел.

– Люблю. Трудно, конечно, слов многих не знаю.

– Это как? – не понял Чак.

– Ну, я по-русски же читаю, – объяснил Андрей.

– Ого! – присвистнул Чак. – Ну, ни хрена себе! А по-нашему?

– По-английски? – уточнил Андрей. – Совсем слабо. Я русский учу. И не увозят нас, а мы уезжаем. Кто хочет.

– А что, есть такие, кто не захотел? – Чак еле заметно сощурил глаза.

– Есть, – кивнул Андрей. – Думают, здесь им будет лучше.

– Ага-а, – Чак испытующе посмотрел на него. – А ты, значит, так не думаешь?

Андрей нахмурился, сведя брови, но сказал спокойно:

– Не лезь в это. Каждый за себя решает.

– Это ты верно, – медленно сказал Чак. – Каждый за себя. Слушай, я вот что хотел спросить. Откуда ты его знаешь?

– Кого? – Андрей настороженно смотрел на него.

– Ну, кто тогда приходил. С фоткой. Ты его даже по имени называл.

Перейти на страницу:

Все книги серии Аналогичный Мир

Похожие книги

Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза