Читаем Практическая поэзия полностью

Дом на Горбатой аллее стоит скалой, нижними этажами врастая в землю. Верхние – к Богу тянутся, будто стебли к солнцу. И вроде бы каменный, но живой! В доме рождаются странные чудаки – вечно поют, мечтают, рисуют, пишут, любят шуметь, игнорируя крики «Тише!», и разлетаются сойками от тоски (их тяготит предначертанное житьё…).


Но возвращаются! Близко ли, далеко ли – словно магнитом, их тянет обратно с «воли»: дом на Горбатой аллее берёт своё. Скользкими страхами, липко-тягучим сном он проникает в сознание понемногу. Каждому шепчет: «Бросай ты свою дорогу! Вcе возвращаются, видишь, в родимый дом!» Ноет, настойчиво просит, зовёт, кричит – впору сойти с ума, если шатки нервы. Дом обрастает повадками жадной стервы – сказочной мачехи, спятившей без причин.


…все возвращаются, планы, мечты презрев, с новыми силами, с жёнами и мужьями, чадами, кошками, рыбками и друзьями – дружно ныряют в распахнутый нежно зев. Как в муравейнике, каждый получит роль. Куклы послушные будут пахать в три смены. Их поколение сменится постепенно – свежие, вкусные души… и в этом соль – тонкая закольцованность бытия.


Сердце колотится, радость смешалась с грустью: в этой толпе должна была быть и я, только свободой «порчена». И до хруста я расправляю крылья над головой —


первая,

не вернувшаяся

домой.


2016

Бармен


В баре темно и шумно. Льётся рекою пиво.

Барышни в мини-юбках ищут глазами цель.

Бармен протрёт бокалы, шейкер встряхнёт игриво,

Водки плеснёт с улыбкой грустною на лице,


Молча тебе придвинет. Знаешь, ему привычно

Слушать о «бабах-стервах» и «мужиках-козлах».

Те, кто к нему приходит, вряд ли живут отлично:

Если ты пьёшь у стойки – плохи твои дела.


Воешь от дикой боли? Умер любимый кто-то?

Бросили? Не с кем выпить? Он угадает враз!

Бармен – почти священник. Это его работа —

Водкой лечить твой разум, душу – бальзамом фраз.


Как же его достали исповеди у стойки!

…Утром придёт в квартиру – эхо и пустота…

И, от хандры спасаясь, выпьет сто грамм – и в койку.

Бармен – почти священник. Думаешь, просто так?


2014

Кощеям, феям, принцам и коням


Спасибо всем моим учителям —

Кощеям, феям, принцам и коням

За пряники и жёсткие кнуты,

За то, что научили жечь мосты.


Спасибо вам, случайные и нет,

За знания, подаренные мне,

За каждый, сердцем прожитый, урок

И каждый перешагнутый порог.


За трезвый взгляд и юношеский пыл,

Кареты, тыквы, розы и шипы,

Огонь ночей и пепел чёрных дней…

За каждую возможность стать сильней.


За правду и немножечко вранья,

За веру и неверие в меня,

За самый трудный, выигранный бой.

За то, что научили быть собой!


2015

Опустите мне веки


«Поднимите мне веки!»


Это будто бы сон,

Лихорадочный, муторный сон:

Ядовитая тьма

Наползает, лишая ума,

И включается ложь,

И вещает с ухмылкою зло,

На изломе времён

Возрождается вновь легион.


Искры давних костров

Обжигают, реальность вспоров.

Дымом больно дышать…

И заходится в крике душа:

Вновь добром правит зло?

Как такое случиться могло?!

Это бред, это сон!

Но в атаку идёт легион.


Ударяют под дых

Фанатичные вопли слепых.

Ужасает не мгла —

Чёрный цвет не(на)видящих глаз.

И звучит приговор:

«Кто не с нами – того на костёр!»

Этот выбор не прост.

На губах замирает вопрос.


Я к началу иду:

Мандельштам что-то шепчет в бреду,

А Есенин – в петле…

А Бальмонт покупает билет…

Между грудами тел

Гумилёва ведут на расстрел…

Неужели ответ:

Тем, кто видит, спасения нет?


Задохнуться в слезах

И до боли зажмурить глаза,

Раствориться в толпе,

Изменив и Творцу, и себе…

Вмиг изменится мир:

Вместо жертвы – посмертный кумир,

Вместо скорби – парад,

Вместо тризны – раздача наград.


Эйфоричный угар…

«Уничтожим любого врага»

Исчезающий страх…

«Ничего нет плохого в кострах»

Кровожадный оскал…

«Избегать почему-то зеркал»


«Обратись или сгинь!»


Опустите мне веки.

Аминь.


2015

Они уходят…


Они уходят… Один, второй… Двенадцатый… Сто восьмой…

Ты каждый раз прошиваешь рану траурною тесьмой

И плачешь, думая: как же так/за что/почему/зачем?

Потом находится новый друг, решается ряд проблем.

Но снова проклятый день сурка… Взрывается болью мозг:

Какой двуличный!/опять не тот!/предатель!/да как он мог!

Один сценарий, один итог… и сердце, увы, одно,

И с каждым разом ещё сильней и дольше болит оно.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Уильям Шекспир — природа, как отражение чувств. Перевод и семантический анализ сонетов 71, 117, 12, 112, 33, 34, 35, 97, 73, 75 Уильяма Шекспира
Уильям Шекспир — природа, как отражение чувств. Перевод и семантический анализ сонетов 71, 117, 12, 112, 33, 34, 35, 97, 73, 75 Уильяма Шекспира

Несколько месяцев назад у меня возникла идея создания подборки сонетов и фрагментов пьес, где образная тематика могла бы затронуть тему природы во всех её проявлениях для отражения чувств и переживаний барда.  По мере перевода групп сонетов, а этот процесс  нелёгкий, требующий терпения мной была формирования подборка сонетов 71, 117, 12, 112, 33, 34, 35, 97, 73 и 75, которые подходили для намеченной тематики.  Когда в пьесе «Цимбелин король Британии» словами одного из главных героев Белариуса, автор в сердцах воскликнул: «How hard it is to hide the sparks of nature!», «Насколько тяжело скрывать искры природы!». Мы знаем, что пьеса «Цимбелин король Британии», была самой последней из написанных Шекспиром, когда известный драматург уже был на апогее признания литературным бомондом Лондона. Это было время, когда на театральных подмостках Лондона преобладали постановки пьес величайшего мастера драматургии, а величайшим искусством из всех существующих был театр.  Характерно, но в 2008 году Ламберто Тассинари опубликовал 378-ми страничную книгу «Шекспир? Это писательский псевдоним Джона Флорио» («Shakespeare? It is John Florio's pen name»), имеющей такое оригинальное название в титуле, — «Shakespeare? Е il nome d'arte di John Florio». В которой довольно-таки убедительно доказывал, что оба (сам Уильям Шекспир и Джон Флорио) могли тяготеть, согласно шекспировским симпатиям к итальянской обстановке (в пьесах), а также его хорошее знание Италии, которое превосходило то, что можно было сказать об исторически принятом сыне ремесленника-перчаточника Уильяме Шекспире из Стратфорда на Эйвоне. Впрочем, никто не упомянул об хорошем знании Италии Эдуардом де Вер, 17-м графом Оксфордом, когда он по поручению королевы отправился на 11-ть месяцев в Европу, большую часть времени путешествуя по Италии! Помимо этого, хорошо была известна многолетняя дружба связавшего Эдуарда де Вера с Джоном Флорио, котором оказывал ему посильную помощь в написании исторических пьес, как консультант.  

Автор Неизвестeн

Критика / Литературоведение / Поэзия / Зарубежная классика / Зарубежная поэзия