Не знала я, что ответить, но возьми и скажи:
— Да почему ж он не может тут быть? Мы с ним поженимся.
— Официально?
— Да какая ж тут официальность? Нам по 80 лет.
— Нет, должна быть официальность. Чтобы он там выписался, а здесь прописался.
Сделали так. Он там сразу выписался. А здесь не прописывают. Опять вызвали меня и говорят:
— Его тут не должно быть! Мы даем вам приказ уехать отсюда. Продавайте дом, забирайте его и живите, где хотите, раз вы его любите.
— Как это забирать? От чего я должна бежать? Моих родителей предки здесь жили. Княгиня Юсупова в награду дом моему отцу построила. Вы все это знаете. Работала я рядом с вами. Вы меня награждали. А теперь мне от чего-то бежать? Никому я в жизни не должна. И в конечном расчете вот что, уважаемый председатель, я вам скажу. Убейте меня, повесьте меня, зарубите меня — что хотите делайте, но люди не выгоняют из дому собачонку зимней порой, хотя б и летом. А я должна выгнать старика 82-х лет. Куда? Когда жена его уходила из жизни в 1974 году, то я ей обещала смотреть за ним. Она меня об этом просила, и я перед нею и перед самим Учителем дала слово ухаживать за ним. Выгнать? Нет! До свидания.
И ушла.
А его не прописывают. Но года через три, Москва все же дала указание прописать. Прописали. Пришлось только зарегистрироваться. Заключили брак 25 января 1982 года. Он для меня муж — как он муж для всех вас. Он всем вам отец, муж и брат. Так точно он является и для меня. Да сколько раз власти потом приезжали его травмировать: областные, районные начальники, сельсовет, органы милиции требовали, чтобы его тут не было!
А однажды летом являются руководители из Ворошиловограда — с облисполкома, из Свердловска — с горисполкома, милиция и наш председатель. Четыре или пять человек приехали только с тем, чтобы его изолировать в Дом распределения. А место это хуже тюрьмы: изоляция без права свиданий и переписки. Но я тогда представить не могла, что это такое.
— Господи! Еще чего не хватало. Чего у нас хлеба, борща нету? Да все же у нас есть.
Они на него кричат. И даже Учитель возбудился, тоже кричит. Я, увидев такой раздор, говорю им:
— Ребята! Да вы ж молодые. Ему таки 83 года уже. Да ради Бога, да уж как-нибудь… — А Учителю кричу:
— Учитель. Это начальство никого не видит и не слышит.
И те никого не понимают. Как атомная война в хате образовалась. Я не знаю, что с ними делать.
— Пиши расписку. Тебе ходу тридцать метров. Пиши.
А Учитель и говорит:
— Пишите, я распишусь.
— Дальше вашего тротуара не имеешь права шагнуть.
Учитель расписался и в этом плане потом всегда следил. Пройдет до этих камушков на улицу, и — во двор. А когда они уехали, я иду с тяпкой в сад, вижу: Учитель плачет под яблоней и говорит:
— Милая ты моя матушка Природа. Ведь ты меня родила, ведь ты мне этот пост преподнесла. И что мне сейчас, бедному, делать? Нет сил никаких. Я должен быть в народе, сказать народу, как надо жить, как здоровье заслужить, как обращаться друг с другом. А меня всего в сегодняшний день лишили. Да помоги же мне в этом плане, чтоб немножко мне легче было. Куда ж мне деваться? Тридцать метров только имею право пройти, где я пятьдесят лет отходил.
Он в то время уже вголос разговаривал с природой. Я, конечно, не слышала ее ответа…
— Как просил я сегодня природу. А природа мне сказала так:
— Тело твое будет лежать, а ты в Духе истинном вместе со мной будешь делать все то, что будет нужно для всего человечества.
О том, что он уйдет из жизни, истинно у нас никто не верил. Такой силован был, такими делами ворочал!"
Очень тяжело пережила Валентина Леонтьевна смерть Учителя. Он ушел, ничего не сказав, не раскрыв своей тайны. Один раз он обронил: "Некому сказать, нет среди вас Человека…"
Многие старые знакомые перестали приезжать, Дом Учителя опустел. Многие усомнились в учении, перестали следовать ему. Валентина Леонтьевна пребывала в растерянности. Она очень просила Учителя, чтобы он дал ей знать, что ей делать, как жить?
И вот однажды в Дом приехала женщина для того, чтобы сделать выписки из тетрадей. Она обратила внимание Сухаревской на одну цитату:
— Вот посмотрите, это Учитель о вас пишет. Валентина Леонтьевна прочла и поняла: она должна принимать людей, как ее научил Учитель. Уже осенью 1983 года она была в Москве у Анны Петровны Тришиной, где впервые одна принимала людей так же, как это делал Учитель, давала его советы, рассказывала о нем. Сподвижница Учителя заняла свое место, семь лет она хранила дом, принимала всех приезжающих, помогала им словом и делом, выполняла завет Учителя.
Своими впечатлениями о поездке в Дом Здоровья, Дом Учителя, делится Татьяна Бронникова, библиотекарь, г. Москва:
"Когда я в первый раз переступила этот порог, было ощущение, что я нашлась. Где-то долго и мучительно бродила, путалась, искала и, наконец-то, пришла. Здесь все было понятно; есть хозяйка — тогда это была Валентина Леонтьевна, все делалось с ее разрешения. Везде чисто, ничего лишнего, и все есть для людей — возможность поговорить, подумать, спросить. К каждому здесь очень внимательны — так было при Учителе, так и сейчас.