Практическое прошлое

Действительно, литературные аспекты истории были призваны при помощи риторических и поэтических приемов приукрашивать суровые истины и обременительные обязанности, которые становились терпимыми благодаря мифологизации. Цицерон и Святой Августин оба признавали возможность использования того, что мы можем назвать литературным вымыслом, с целью передачи истины. Эта идея легла в основу оформившегося после Реформации представления о возможности разграничения между вымыслом благим и морально ответственным, с одной стороны, и вымыслом греховным и развращающим, с другой. Однако по мере трансформации истории в науку вымысел в целом и литературный вымысел в частности стали гнусным «другим» истории и тех истин о прошлом, с которыми она имеет дело. Для Ранке и его последователей категория, незадолго до этого названная «литературой» (и включавшая такие жанры, как роман и риторику в целом), служила полной противоположностью истории. Так что к концу XX века в области истории историческое письмо, обладающее отчетливыми признаками литературного произведения, сразу же признавалось любительской работой или в лучшем случае продуктом исторической чувственности, поддавшейся соблазнам фантазии.

В то же самое время, когда история трансформировалась в (псевдо-) науку, литература в целом и роман в частности также переживали революцию, впоследствии названную «реалистической». Реализм принимал множество различных форм, но отличительной чертой современного литературного реализма является то, что Ауэрбах называет «истористским» умонастроением. Если быть точнее, то речь идет о стремлении таких писателей, как Скотт, Мандзони, Дюма, Стендаль, Бальзак, Диккенс и Флобер, изобразить «настоящее как историю» (их коллеги из числа профессиональных историков занимались прямо противоположным). Как отмечает Ауэрбах, эти попытки изобразить настоящее как историю должны были представляться аномальными, потому что, согласно утвердившейся доксе профессиональной историографии, предметом исторического познания было и могло быть исключительно прошлое80. Знание о прошлом не подлежало генерализации и использованию для понимания современных обстоятельств, не говоря уже о будущем. Считалось, что в противном случае история обречена на идеологические искажения и ошибки. Такие романисты, как Бальзак, Флобер и Диккенс, рассматривали настоящее как прямое следствие и результат исторического прошлого и в то же время считали, что оно претерпевает изменения под воздействием тех же процессов, которые происходили в прошлом. Они нарушали табу и пересекали границу, разделявшую прошлое и настоящее и позволявшую воспринимать настоящее как стабильную платформу, с которой о беспорядках и конфликтах прошлого можно было размышлять sine ira et studio81 подобно тому, как после долгого морского путешествия мы наблюдаем море с тихого и спокойного берега. Тот факт, что литература реализма рассматривала настоящее как историю, фактически разделил временной континуум между историками и презентистами. Первые должны были картографировать прошлое во всей его контингентности и партикулярности, а вторые занимались «истористским» анализом новой социальной реальности, возникающей из недавнего прошлого Революции и Реакции. Более того, реалистический роман стал той территорией, где новый доминирующий класс, недавно узаконивший свое положение, мог репетировать свою роль в драме конфликта между желанием и необходимостью, о которой прошлые поколения не могли и мечтать. Ирония заключается в том, что чем больше история преуспевала в трансформации в (своего рода) науку – объективную, эмпирическую, партикулярную – тем больше знания о прошлом, производимые историей, отдалялись от поколений, столкнувшихся с новыми социальными реалиями. После расколдовывания мира буржуа, произведенного Марксом, Дарвином и Фрейдом, одна только «история» оставалась источником фактов и реальности, на основании которых можно было формировать представление о настоящем и видение возможного будущего. Отсюда расцвет «философии истории» – как ее с презрением стали называть профессиональные историки, – родившейся из стремления обобщить и синтезировать те частные истины, которые профессиональные историки отыскали в результате расхищения архивов старой Европы.