«Правь, Британия, морями»? Политические дискуссии в Англии по вопросам внешней и колониальной политики в XVIII веке

Не все дипломаты разделяли оптимизм Стэнхопа по поводу англо-французского сближения. Сомнения высказывал посланник в Гааге Г. Уолпол, посол в Испании Дж. Баб. У Георга I были подозрения, что Р. Уолпол и Тауншенд не совсем одобряют переговоры с Францией, что сыграло роль в их отставке. Как отмечал Блэк, «давление короля, исходившего из необходимости защитить Ганновер, заставило британских министров договариваться с Францией: распад антишведского союза, новые тенденции в политике Петра I заставляли Георга как курфюрста действовать в этом направлении» <8>. Большинство историков рассматривают англо-французский союз как случайное явление в дипломатической истории ХVIII в. Один из первых исследователей истории англо-французского союза, Р. Лодж, сделал следующий вывод: «Англо-французский союз, даже когда он оставался реальной силой, был довольно шатким. Его создал главным образом не национальный, а династический интерес. Ни в той, ни в другой стране он не был популярен. В этом тандеме всегда имело место соперничество за лидерство» <9>. Близкое суждение высказал и Хорн: «Удивительно не то, что союз рухнул, а то, что он продолжался так долго. У него не было общественной поддержки в обеих странах. Во Франции генералы и политики, сделавшие карьеры при Людовике XIV, рассматривали его как предательство национальных интересов во имя личных целей регента. В Англии рядовые виги с подозрением относились к новому повороту в политике. Многие считали, что договор спровоцирует оппозицию, что Георг I действует для пользы электората и вопреки интересам королевства» <10>. В то же время Блэк высказал мнение, что англо-французский союз, несмотря на разногласия между его участниками, был действенным и эффективным инструментом политики и способствовал обеспечению безопасности Англии и Ганноверской династии <11>.

Различное отношение политиков к союзу имело место и в 1720-е гг. Блэк отмечал: «Группа политиков, к которой относились Уолпол и Ньюкастл, верила, что развитие международных отношений скоротечно и целиком зависит от обстоятельств. И в Англии, и во Франции союз рассматривался как дипломатический шаг, который будет служить до тех пор, пока не произойдет «смены обстоятельств». Возможно, что Стэнхон в конце 1710-х гг. действительно пытался превратить его в постоянный и видел в нем основу коллективной безопасности. Эта идея имела мало сторонников в правящей элите, которая всегда была подозрительна по отношению к Франции. Этот подход полностью отвергли после смерти Стэнхопа в 1721 г. Следовательно, большинство политиков рассматривало англо-французский союз как средство, а не как цель внешней политики. И надо признать, что это было реалистичное мнение» <12>.

Политическая борьба в правящих кругах Англии была вызвана и развитием ситуации в Северной Европе. Если в 1715 и в начале 1716 г. происходило сближение между Англией и Россией, основой чего была совместная борьба против Швеции, то уже со второй половины 1716 г. отношения между двумя странами постепенно накалялись. Петр I использовал так называемое мекленбургское дело для проведения более агрессивной политики в Германии. В. О. Ключевский писал, что у Петра «зародился новый спорт – охота вмешиваться в дела Германии. Разбрасывая своих племянниц по разным глухим углам немецкого мира, выдав одну за герцога курляндского, другую за герцога мекленбургского, Петр втягивался в придворные дрязги и мелкие династические интересы огромной феодальной паутины, опутывавшей великую культурную нацию. Это московское вмешательство пугало и раздражало» <13>.