Я еще до Вашего письма получил радостное письмо от Е.Д., почти торжествующее; не зная еще отзыва Амер[иканских] врачей об опасности этого средства, я испугался слишком большой радости; во мне это пережитки детского суеверия; я преждевременной радостью всегда боюсь «сглазить» судьбу и предпочитаю радость хранить при себе, за то и получил репутацию «пессимиста». А тут это может оказаться не суеверием, а более трезвой оценкой. Здесь тоже врачи знают, что прививки гормонов другого пола могут содействовать раку. Но в иных случаях на этот риск надо сознательно идти; ведь облегчение от невыносимых страданий все-таки, чем бы они ни кончились, есть большое самостоятельное благо. Е.Д. сама мне пишет, что Вышеславцев перед смертью так страдал, что его жена просила докторов его усыпить. Избавиться от этого уже большое счастье, чем бы оно ни кончилось.
С большим удовольствием читаю книгу Зайцева о Чехове[1714]
. По-видимому, у него есть предвзятая мысль о подсознательной религиозности Чехова; не берусь судить, насколько это правда и будет хорошо показано, но меня всегда интересуют попытки найти в человеке его основную пружину, говоря высоким слогом, «идеал», и с этой точки зрения освещать разнообразные биографии. Это и делает Зайцев осторожно, не навязчиво, и это мне нравится.Я Чехова знал и часто видел и в Москве, и в Ялте, и даже в Ницце, но знал его слишком поверхностно, и, главное, был еще слишком молод, чтобы понимать, что в нем таилось. Вспоминаю только один эпизод, кот. почему-то в памяти задержался. Это было в начале Японской войны, а может быть, даже до нее. Чехов был совершенно уверен не только в нашей победе над ними в Маньчжурии, но и в том, что мы можем захватить себе всю Японию. Достаточно сотни казаков, чтобы с ними кончить. Он японцев очень любил как мирный, деликатный, чистоплотный народ, хвалил их гейш за их манеры. Но чтобы она могла быть опасным врагом, не допускал. Конечно, не он один тогда так смотрел; но он тоже так думал.
В будущем году будет 200-летие Моск[овского] Университета. Общество его бывших воспитанников, кот. издавна собирались в Татьянин день на вечернюю трапезу, на этот раз хотят сделать что-то чрезвычайное и послали всем повестки на общее собрание, чтобы решить, чем и как ознаменовать событие. Я прозевал это приглашение и не был. Тогда ко мне пришел Председатель Общ[ества] ген. Твердый[1715]
, чтобы просить в этом торжестве непременно участвовать. Я, конечно, приду, но от выступления решительно отказался; вообще выступать больше не буду. Я поинтересовался, что же намечено. Оказывается, там будет музыка и две речи. Одна Титова, который ее будет читать по бумажке, другая Зеньковского. Зеньковского я с интересом послушаю. Но такое чествование будет все-таки бледно: старики вымерли. Одному я все-таки рад, что не будет Сперанского. Это может быть слишком лично, но он мне действует на нервы тем, что так доволен собой. Не будь этого, он мог бы быть интересен; но он не только себя выставляет, но при этом «выдумывает»; я не уверен даже, знаком ли он был с Толстым: ни я, ни моя сестра никогда его там не встречали; в дневнике Гольденвейзера его имя не упоминается в указателе имен. А по его писаниям выходит, что все Толстые, начиная с Софьи Андреевны и кончая Т.Л. [Сухотиной-Толстой], ему делали конфиденции; даже в заметке о «Гречанинове» он не обошелся без этого. Сперанский ― хороший пример того, что говорил Толстой о человеке вообще: числитель ― что он стоит, а знаменатель ― то, что он о себе думает.Но куда же мы, т. е. мир, идем. Подумать, что и в Англии порядок шатается и что у коммунистов есть опоры. Ведь очевидно, что ни атомная бомба, ни концентрационные лагери, ни Евангелие ― этого не остановят. Но откуда же начнется перерождение, или это естественный конец того мира, кот. мы знали?
Машинопись. Копия.
HIA. 2-23.
В.А. Маклаков ― M.A. Алданову, 19 октября 1954
19 Окт[ября 1954[1716]
]Дорогой Марк Александрович!
Спешу послать Вам копию письма А.Ф., полученного мною только вчера, о чем я Вам тогда же написал в своем постскриптуме.
Вас. Маклаков
Как переменился А.Ф.! Ибо как его теперешний взгляд соединяется с его положением «государственника» и «революционера».
Автограф.
BAR. 5-23.
М.А. Алданов ― В.А. Маклакову, 21 октября 1954
21 октября 1954
Дорогой Василий Алексеевич.
Спасибо за Ваше письмо и за присылку нового письма Керенского.