Права человека

Но существует много различных точек зрения, с которых можно рассматривать эту революцию. Когда деспотизм господствует в какой-нибудь стране на протяжении столетий, как это имело место во Франции, он воплощается не только в личности короля. Внешне, формально, все выглядит так; но на практике, фактически дело обстоит иначе. Печать его (деспотизма) лежит на всем.

В каждом ведомстве, каждом департаменте существует свой деспотизм, основанный на обычае. В каждом населенном пункте есть своя Бастилия, и над каждой Бастилией — свой деспот. Исконный наследственный деспотизм, воплощенный в личности короля, разделяется и подразделяется на тысячи различных форм и видов, и в конце концов все в целом функционирует по уполномочию сверху.

Таково было положение во Франции. И эту форму деспотизма, осуществляемую посредством бесконечного лабиринта ведомств, так что почти невозможно обнаружить ее истоки, нельзя исправить никакими средствами. Она укрепляется, облекаясь в личину долга, и тиранствует под предлогом повиновения.

Тот, кто задумывается над положением, существовавшим во Франции вследствие деспотической природы ее правления, увидит истинные причины восстания — не те, которые непосредственно связаны с личностью или характером Людовика XVI. Во Франции тысячи деспотизмов, если можно так выразиться, выросших при наследственном деспотизме монархии и настолько укоренившихся, что они стали в значительной степени независимыми от монархии, нуждались в реформе. Монархия, парламент и церковь соперничали друг с другом в деспотизме; кроме того, на местах существовал деспотизм феодалов и повсюду — деспотизм исполнительной власти.

Мистер Берк, считая, что восстание могло быть направлено только против короля, говорит так, точно Франция была деревней, в которой каждое событие становится известным главному должностному лицу и ни один несправедливый поступок не может укрыться от его непосредственного контроля. Но в действительности мистер Берк мог бы при Людовике XVI просидеть всю жизнь в Бастилии с таким же успехом, как и при Людовике XIV, и ни тому, ни другому не было бы даже известно, что на свете существует человек по имени мистер Берк. Деспотические принципы правления были одинаковы при обоих царствованиях, хотя между нравами этих двух правителей было так же мало общего, как между тиранией и милосердием.

Та особенность Французской революции, которую мистер Берк считает заслуживающей упрека, — а именно, что она вспыхнула при более мягком правлении, чем предшествовавшие ему, в действительности делает ей большую честь. Революции, происходившие в других европейских странах, были вызваны чувством личной ненависти. Озлобление было направлено против человека, и тот становился жертвой. Но во Франции мы видели иную картину: революция явилась там плодом философских размышлений о правах человека, причем с самого начала проводилось различие между личностями и принципами.

Но мистер Берк, по-видимому, нисколько не думает о принципах, когда он рассуждает о правительствах. «Десять лет тому назад, — говорит он, — я мог поздравить Францию с тем, что она имела правительство и не задавалась вопросом о природе этого правительства или о том, как оно управляет страной».

Разве это речи разумного человека? Разве это речи сердца, жаждущего, — как следовало бы ожидать, — чтобы род человеческий обрел свои права и свое счастье? На таком основании мистер Берк может поздравить любое из существующих правительств, совершенно забывая о его несчастных жертвах, проданных в рабство или замученных до смерти.

Мистер Берк чтит силу, а не принципы; и ввиду такой чудовищной испорченности он не правомочен судить в том случае, когда приходится выбирать между силой и принципами. Но мы уже достаточно задержались на его мнении о причинах революции. Перехожу к другим вопросам.

Я знаю в Америке место, называемое Point-no-Point (место без места. — Прим. пер.) по той причине, что, по мере того, как вы идете вдоль живописного берега, цветущего, как цветиста речь мистера Берка, место это все время отступает перед вами и маячит где-то вдали, и когда вы окончательно выбьетесь из сил, оказывается, что его вообще не существует. Совершенно то же самое происходит при чтении трехсот пятидесяти шести страниц книги мистера Берка. Поэтому так трудно ему возражать. Но поскольку о положениях, которые он хочет обосновать, можно судить на основании того, что он бранит, мы должны искать его аргументы в его парадоксах.

Что же касается трагических картин, которыми мистер Берк терзает свое воображение и пытается поразить (воображение) своих читателей, то они вполне подходят для театрального представления, где факты фабрикуются для показа и рассчитаны на то, чтобы разжалобить зрителя и вызвать у него слезы сочувствия. Но мистеру Берку не мешало бы вспомнить, что он пишет труд по истории, а не пьесу, и что его читатели ожидают от него правды, а не выспренней декламации.