Права человека

Но мы должны рассматривать его как проявление силы партий, сошедшихся лицом к лицу и оспаривавших исход борьбы. Бастилия должна была стать для осаждающих либо наградой, либо тюрьмой; падение ее было в их глазах символом падения деспотизма; и эти сложные образы слились в их воображении воедино, как Замок Сомнений и Гигантское Отчаяние Беньяна[10].

До взятия Бастилии и во время этого события Национальное собрание заседало в Версале, в двенадцати милях от Парижа. Примерно за неделю до восстания парижан и взятия ими Бастилии был раскрыт готовящийся заговор, во главе которого стоял граф д’Артуа, младший брат короля; заговорщики намеревались разгромить Национальное собрание, арестовать его членов и тем самым разрушить coup de main (сразу) все надежды и шансы на создание свободного государства. К счастью для человечества и свободы, этот план провалился. Можно привести достаточно примеров того, как чудовищно мстительны и жестоки бывают все старые правительства, когда они одерживают победу над тем, что они называют мятежом.

По-видимому, в течение некоторого времени велась подготовка к осуществлению этого плана; для того, чтобы его осуществить, было необходимо сосредоточить вокруг Парижа значительные военные силы и перерезать сообщения между столицей и Версалем, где находилось Национальное собрание. Войска, предназначенные для этой цели, состояли главным образом из иноземных наемных отрядов, переброшенных с этой целью из отдаленных провинций, где они были в то время расквартированы. Когда войска эти, общей численностью в 25–30 тысяч человек, были собраны, решено было, что план пора осуществить. Офицеры, сочувствовавшие революции, были внезапно уволены и назначены новые из числа заговорщиков, в том числе граф де Бройи, на которого было возложено общее командование этими отрядами. Как мне сообщили в письме, которое я передал мистеру Берку еще до того, как он начал писать свою книгу (причем письмо это исходило от человека, на которого, как хорошо известно мистеру Берку, вполне можно полагаться), граф Бройи был «честолюбивым, бессердечным аристократом, способным на любое преступление».

В то время, когда велись эти приготовления, Национальное собрание находилось в самом критическом и опасном положении, какое только можно себе представить. Эти люди были заранее намеченными жертвами, и они знали это. Сердца и воля их соотечественников были на их стороне; но у них не было войск. Гвардия Бройи окружила зал, где заседало собрание, готовая, по первому слову команды, арестовать его членов подобно тому, как за год до того поступили с парламентом в Париже.

Если бы Национальное собрание проявило неуверенность или обнаружило признаки слабости и страха, это придало бы врагам решимости, и страна была бы раздавлена. Если представить себе положение, в котором находились члены Собрания, дело, в котором они участвовали, готовый разразиться кризис, который должен был решить их личную и политическую судьбу, судьбу их страны, а, может быть, и судьбу всей Европы, — если представить себе все это, то лишь сердце, закосневшее в предрассудках или развращенное постоянным подчинением, может не затрепетать от сочувствия к этим людям.

Председателем Национального собрания был в то время архиепископ Вьеннский; он был слишком стар, чтобы выдержать то, что должны были принести с собой ближайшие дни, а может быть даже ближайшие часы. Необходим был более деятельный и мужественный человек; и Национальное собрание избрало (в качестве вице-председателя, потому что председателем являлся по-прежнему архиепископ) господина Лафайета; это единственный случай избрания вице-председателя.

В обстановке этой надвигающейся бури, 11 июля, господин Лафайет предложил декларацию прав — ту самую, о которой упоминалось выше. Она была составлена наскоро и является лишь частью более полной декларации прав, разработанной и принятой Национальным собранием позднее.

Как впоследствии сообщил мне господин Лафайет, существовала особая причина для того, чтобы выдвинуть декларацию прав именно в этот момент: если бы Национальному собранию было суждено погибнуть в угрожавшей ему катастрофе, то все же можно было надеяться, что хоть какой-то след его принципов переживет крушение.

Все теперь вело к кризису. Результатом этого кризиса могло быть только одно из двух: свобода или рабство. На одной стороне была армия численностью приблизительно в тридцать тысяч человек; на другой — безоружные граждане, ибо граждане Парижа, от действий которых теперь непосредственно зависела судьба Национального собрания, были так же безоружны и недисциплинированны, как в наши дни — граждане Лондона. Французская гвардия проявила горячее сочувствие народному делу; но она была немногочисленна — менее десятой части всех сил, состоявших под командованием Бройи, причем гвардейские офицеры были на стороне Бройи.