Права нации. Автономизм в еврейском национальном движении в позднеимперской и революционной России

Слиозберг, представлявший позицию умеренных и осторожных реформаторов, утверждал, что для всех евреев (как религиозных, так и светских) обязательным условием принадлежности к общине должна стать регистрация в синагоге, тогда как «левые» отстаивали полную секуляризацию общинной жизни и требовали ограничить власть раввинов исполнением культовых обязанностей. Основная дискуссия, начавшаяся со спора, вправе ли собравшиеся говорить от имени всего российского еврейства[455], сосредоточилась вокруг противоположных определений общины, предложенных Слиозбергом и Леонтием Брамсоном. Чуть раньше, в ходе совещания, Слиозберг подробно описал историю кагала, напомнил, что именно он брал на себя функции мещанской управы и еврейского представительства в муниципальном самоуправлении, и затронул вопрос о «коробке». Он явно хотел показать, что кагал и кегила всегда были религиозными по своей природе, и как мог подчеркивал, что исторически еврейское самоуправление строилось и держалось исключительно на религиозной основе. Опираясь на этот тезис, Слиозберг пытался доказать, что именно синагога должна определять принадлежность к общине; что новые идеи светской автономии полностью противоречат веками существовавшему представлению о кегиле как о религиозной общине; что интеллигенты, порвавшие с синагогой и религиозной общиной, не способны выразить интересы российского еврейства, традиционно отличающегося исключительной религиозностью[456].

Некоторые участники были склонны поддержать позицию Слиозберга, однако ему решительно возражали сторонники национального принципа формирования общины, и прежде всего Брамсон, отстаивавший ее светский характер:

В основу доклада Г. Б. Слиозберга положен ложный принцип созидания общины, пользуясь готовым аппаратом уполномоченных от молитвенных домов. Нет никакой нужды ни с национальной, ни с исторической, ни с религиозной точки зрения брать ячейкой будущей общины молитвенный дом. Даже с точки зрения ортодоксов нарочитое притягивание к синагоге должно явиться нежелательным и способным вызвать лишь трения[457].

Таким образом, в ходе Ковенского совещания сложились два определения общины: религиозное, не отделяющее еврейское самоуправление от синагоги, и секулярное, в котором религиозный критерий сменялся национальным и утверждалось светское самоуправление[458]. Некоторые участники полагали, что общинному руководству следует избегать вопросов веры, поскольку они неизбежно ведут к бесконечным спорам об идентичности[459]. По мнению Брамсона, синагоги и молитвенные дома должны были сохранить внутреннюю автономию, тогда как новая община обязана стать муниципальной структурой, не обладающей высшим религиозным авторитетом[460]. Наконец, нашлось немало тех, кто отстаивал подчеркнуто национальную и чисто светскую позицию: «…Община, — утверждал М. Н. Езерский, — должна преследовать известные национально-культурные цели… Надо, чтобы евреи были не только религиозной группой, но нацией, народом»[461].

По мнению историка Кристофа Гассеншмидта, присутствовавшие в Ковно защитники умеренных реформ и религиозных основ общины старались сохранить собственное большое влияние в общинах, тогда как сторонники более радикальных перемен были движимы противоположным намерением: «С точки зрения реформаторов, секуляризация неизбежно влекла за собой демократизацию, что, в свою очередь, означало разрыв с традиционным руководством»[462]. С тем, что реформаторы отожествляли секуляризацию и демократизацию, спорить трудно; однако менее очевидно, действительно ли Слиозберг и его либеральные единомышленники, выступившие организаторами совещания, пытались отстоять религиозное определение общины исключительно ради того, чтобы сохранить свое положение в ней. Споры вокруг Союза для достижения полноправия показали либералам, что другие еврейские партии не станут смиренно соглашаться с их предложениями[463]. И все же создается впечатление, что умеренные либералы, не наученные этим опытом, по-прежнему стремились если не контролировать, то по крайней мере сдерживать и направлять в нужное им русло рост национального самосознания российского еврейства. Созывая совещание по общинным делам, Слиозберг пытался предотвратить «огромную опасность» использования будущих законов, предоставляющих религиозным общинам право самоорганизации, для националистических целей, в частности для создания разнообразных форм еврейского самоуправления. Он прямо говорил о своих опасениях: «Если община будет разделена, нам грозит полное банкротство»[464].