Читаем Права нации. Автономизм в еврейском национальном движении в позднеимперской и революционной России полностью

Хотя роспуск Второй думы был воспринят в России как переворот, с которого начался период политических репрессий, политику самого Столыпина и его ожесточенные споры с Третьей думой можно считать последней существенной попыткой автократического режима провести социально-экономические преобразования[432]. До самой смерти (он был убит в 1911 году) Столыпин отстаивал перед дворянами-октябристами аграрную и земельную реформы. Обычно дворяне поддерживали премьер-министра, но столь резкие перемены явно противоречили их интересам. Сопротивление октябристов вынудило Столыпина искать союзников среди националистов и закрывать глаза на их антисемитизм, со всей очевидностью проявлявшийся в полемиках с его либеральными противниками[433]. Таким образом, с июня 1907 года вплоть до начала Первой мировой войны в положении российских евреев сочетались относительные гражданские свободы, например свобода печати, и новые ограничения, в частности касавшиеся образования. Государственная политика по отношению к евреям по-прежнему оставалась крайне противоречивой, однако, если говорить об их правах, в межреволюционный период правительство относилось к ним так же, как и ко всем национальным меньшинствам: репрессии сменялись послаблениями, а затем — новыми репрессиями. Так, обеспокоенное независимой политикой сионистов правительство в 1907 году решает на всякий случай их запретить. Это приводит к обратному по отношению к задуманному эффекту: усилия российских сионистов сосредоточиваются не на «палестинских интересах», а на борьбе за национальные права внутри страны[434]. В 1908 году, пытаясь задобрить недовольных государственной политикой «инородцев», правительство разрешает евреям, равно как и другим народам, создавать культурные организации. Однако не проходит и двух лет, как под давлением думских националистов оно идет на попятный и стремится уничтожить быстро растущую самодеятельность национальных меньшинств. Убеждать правительство в необходимости «ударить» по еврейскому национальному самосознанию и воспрепятствовать развитию автономистских организаций особо не требовалось. Уже в марте 1910 года петербургский обер-полицмейстер пишет обстоятельный донос на Союз для достижения полноправия с подробным конспектом заседания от 3 марта 1905 года и соображениями, кого следовало бы привлечь за «революционные речи» пятилетней давности[435].

Хотя Столыпину симпатизировала лишь малая часть еврейства, еще задолго до его убийства было очевидно, что премьер-министр старался сдерживать антиеврейские порывы царя и Третьей думы. Столыпин считал, что революция 1905–1907 годов подорвала авторитет власти, поэтому прежде всего, как пишет историк Фрэнсис Вчисло, «правительству было необходимо восстановить такой реформированный автократический режим, который признавали бы легитимным общественные слои, остававшиеся достаточно стабильными, чтобы его поддерживать»[436]. К несчастью для Столыпина, созданная при его участии Третья дума была менее склонна к реформам, чем две предшествующие, поскольку преобладавшие в ней крупные землевладельцы упорно сопротивлялись любым переменам, посягавшим на их социально-экономический статус[437]. Октябристы ратовали за конституционное правление, защищающее интересы зажиточных сословий, и Столыпин, первоначально полагавшийся на их поддержку, все чаще пытался обойтись в своих реформаторских устремлениях без участия Думы.

Хотя евреи, как и большинство жителей империи, практически не могли влиять на правительство и Третью думу, не прекращавшийся в еврейской среде спор о реформах во многом подогревал автономистские настроения и формировал представления о том, как можно достичь автономии. Так, например, Столыпин и Третья дума видели одну из своих насущных задач в том, чтобы реформировать земскую систему и учредить земства в девяти западных губерниях империи. В 1907 году, когда работа над реформой только начиналась, Столыпин предполагал предоставить евреям право участвовать в работе органов местного самоуправления[438]. В то же время он хотел заручиться поддержкой октябристов, партия которых включала множество земских деятелей, и одновременно устроить так, чтобы в местном самоуправлении многонациональных западных губерний преобладали русские (а не поляки). Для этого он разработал сложную избирательную систему, в которой соотношение между сословными, национальными и имущественными куриями было таково, чтобы большинство в земствах досталось русским из зажиточных сословий. Чтобы угодить консерваторам и националистам, и в проект, и в окончательную редакцию закона о земстве в западных губерниях в явном виде был включен запрет на участие евреев в работе земских учреждений. В этом виде Закон о земстве был принят Думой, но не нашел поддержки в Государственном совете, и тогда в марте 1911 года Столыпин, используя чрезвычайные полномочия, настоял, чтобы царь утвердил этот закон своим указом[439].

Перейти на страницу:

Все книги серии Historia Rossica

Изобретая Восточную Европу: Карта цивилизации в сознании эпохи Просвещения
Изобретая Восточную Европу: Карта цивилизации в сознании эпохи Просвещения

В своей книге, ставшей обязательным чтением как для славистов, так и для всех, стремящихся глубже понять «Запад» как культурный феномен, известный американский историк и культуролог Ларри Вульф показывает, что нет ничего «естественного» в привычном нам разделении континента на Западную и Восточную Европу. Вплоть до начала XVIII столетия европейцы подразделяли свой континент на средиземноморский Север и балтийский Юг, и лишь с наступлением века Просвещения под пером философов родилась концепция «Восточной Европы». Широко используя классическую работу Эдварда Саида об Ориентализме, Вульф показывает, как многочисленные путешественники — дипломаты, писатели и искатели приключений — заложили основу того снисходительно-любопытствующего отношения, с которым «цивилизованный» Запад взирал (или взирает до сих пор?) на «отсталую» Восточную Европу.

Ларри Вульф

История / Образование и наука
«Вдовствующее царство»
«Вдовствующее царство»

Что происходит со страной, когда во главе государства оказывается трехлетний ребенок? Таков исходный вопрос, с которого начинается данное исследование. Книга задумана как своего рода эксперимент: изучая перипетии политического кризиса, который пережила Россия в годы малолетства Ивана Грозного, автор стремился понять, как была устроена русская монархия XVI в., какая роль была отведена в ней самому государю, а какая — его советникам: боярам, дворецким, казначеям, дьякам. На переднем плане повествования — вспышки придворной борьбы, столкновения честолюбивых аристократов, дворцовые перевороты, опалы, казни и мятежи; но за этим событийным рядом проступают контуры долговременных структур, вырисовывается архаичная природа российской верховной власти (особенно в сравнении с европейскими королевствами начала Нового времени) и вместе с тем — растущая роль нарождающейся бюрократии в делах повседневного управления.

Михаил Маркович Кром

История
Визуальное народоведение империи, или «Увидеть русского дано не каждому»
Визуальное народоведение империи, или «Увидеть русского дано не каждому»

В книге анализируются графические образы народов России, их создание и бытование в культуре (гравюры, лубки, карикатуры, роспись на посуде, медали, этнографические портреты, картуши на картах второй половины XVIII – первой трети XIX века). Каждый образ рассматривается как единица единого визуального языка, изобретенного для описания различных человеческих групп, а также как посредник в порождении новых культурных и политических общностей (например, для показа неочевидного «русского народа»). В книге исследуются механизмы перевода в иконографическую форму этнических стереотипов, научных теорий, речевых топосов и фантазий современников. Читатель узнает, как использовались для показа культурно-психологических свойств народа соглашения в области физиогномики, эстетические договоры о прекрасном и безобразном, увидит, как образ рождал групповую мобилизацию в зрителях и как в пространстве визуального вызревало неоднозначное понимание того, что есть «нация». Так в данном исследовании выявляются культурные границы между народами, которые существовали в воображении россиян в «донациональную» эпоху.

Елена Анатольевна Вишленкова , Елена Вишленкова

Культурология / История / Образование и наука

Похожие книги

1937. Трагедия Красной Армии
1937. Трагедия Красной Армии

После «разоблачения культа личности» одной из главных причин катастрофы 1941 года принято считать массовые репрессии против командного состава РККА, «обескровившие Красную Армию накануне войны». Однако в последние годы этот тезис все чаще подвергается сомнению – по мнению историков-сталинистов, «очищение» от врагов народа и заговорщиков пошло стране только на пользу: без этой жестокой, но необходимой меры у Красной Армии якобы не было шансов одолеть прежде непобедимый Вермахт.Есть ли в этих суждениях хотя бы доля истины? Что именно произошло с РККА в 1937–1938 гг.? Что спровоцировало вакханалию арестов и расстрелов? Подтверждается ли гипотеза о «военном заговоре»? Каковы были подлинные масштабы репрессий? И главное – насколько велик ущерб, нанесенный ими боеспособности Красной Армии накануне войны?В данной книге есть ответы на все эти вопросы. Этот фундаментальный труд ввел в научный оборот огромный массив рассекреченных документов из военных и чекистских архивов и впервые дал всесторонний исчерпывающий анализ сталинской «чистки» РККА. Это – первая в мире энциклопедия, посвященная трагедии Красной Армии в 1937–1938 гг. Особой заслугой автора стала публикация «Мартиролога», содержащего сведения о более чем 2000 репрессированных командирах – от маршала до лейтенанта.

Олег Федотович Сувениров , Олег Ф. Сувениров

Документальная литература / Военная история / История / Прочая документальная литература / Образование и наука / Документальное
1993. Расстрел «Белого дома»
1993. Расстрел «Белого дома»

Исполнилось 15 лет одной из самых страшных трагедий в новейшей истории России. 15 лет назад был расстрелян «Белый дом»…За минувшие годы о кровавом октябре 1993-го написаны целые библиотеки. Жаркие споры об истоках и причинах трагедии не стихают до сих пор. До сих пор сводят счеты люди, стоявшие по разные стороны баррикад, — те, кто защищал «Белый дом», и те, кто его расстреливал. Вспоминают, проклинают, оправдываются, лукавят, говорят об одном, намеренно умалчивают о другом… В этой разноголосице взаимоисключающих оценок и мнений тонут главные вопросы: на чьей стороне была тогда правда? кто поставил Россию на грань новой гражданской войны? считать ли октябрьские события «коммуно-фашистским мятежом», стихийным народным восстанием или заранее спланированной провокацией? можно ли было избежать кровопролития?Эта книга — ПЕРВОЕ ИСТОРИЧЕСКОЕ ИССЛЕДОВАНИЕ трагедии 1993 года. Изучив все доступные материалы, перепроверив показания участников и очевидцев, автор не только подробно, по часам и минутам, восстанавливает ход событий, но и дает глубокий анализ причин трагедии, вскрывает тайные пружины роковых решений и приходит к сенсационным выводам…

Александр Владимирович Островский

Публицистика / История / Образование и наука