Права нации. Автономизм в еврейском национальном движении в позднеимперской и революционной России

Можно сказать, что за всеми рассуждениями Дубнова о необходимости еврейского политического единства стояла идея об объединении под знаменами его идеологии. В предисловии к программе Фолкспартей он называл партию потенциальным «ядром организованной нации», что было, мягко говоря, самонадеянным преувеличением[422]. Столь же трудно согласиться с его утверждением о том, что созданная им идеология занимает срединное место между крайними течениями и разделяет судьбу всех средних позиций: «на нее нападают и справа, и слева»[423]. Вообще неуступчивость, с какой Дубнов настаивал на приоритете еврейской автономии, отталкивала от него более умеренных либеральных националистов из Фолксгруппе, а его жесткое неприятие классовой борьбы и «антидиаспорных» настроений исключало диалог с социалистами и сионистами. Поэтому неудивительно, что политически разные группы заимствовали из его теории лишь то, что лучше всего служило их целям.

В трактовке истории с позиций диаспорного национализма Дубнов подчеркивал, что радикальные перемены в судьбе народа чаще всего были связаны с тяжелыми кризисами. Как и другие еврейские интеллигенты, после погромов он разочаровался в возможности стать «своим» в русском обществе и считал переход к национализму насущным и наиболее естественным политическим шагом российского еврейства. Вместе с тем деятельность Союза для достижения полноправия показывает, что политическая мобилизация и осознание необходимости бороться за национальные права были не просто спонтанной реакцией на погромы. Период 1905–1907 годов многими осознавался как противоречивое время кризиса и одновременно — небывалых прежде возможностей. Евреям впервые представился случай активно влиять на собственное будущее, даже при том, что им по-прежнему угрожали погромами те, кому мешало их участие в российской политике. Хотя правительство, чтобы обуздать революционный порыв, вынужденно уступило некоторым либеральным требованиям, многие влиятельные в тогдашней политике фигуры, в том числе и сам царь, не переставали винить евреев во всех бунтах и беспорядках. К 1905 году антисемитские настроения явно или тайно разделяла значительная часть российского правительства; власть была одержима идеей еврейского заговора[424]. Вместе с тем именно в это время требование национальных прав становится главным политическим лозунгом не только евреев, но и народов, среди которых они жили. Так или иначе, свершалось то, о чем пророчествовал в своих ранних работах Дубнов: национальная автономия и общинное самоуправление воспринимаются как основополагающие требования российского еврейства, а мысль о необходимости любыми средствами отстаивать право на самоопределение повсеместно завладевает умами.

Глава 4. Еврейская культура и автономия в период реформ и реакции (1907–1914)

Революция 1905 года открыла возможность хотя бы ограниченного парламентского представительства, но эта дверь захлопнулась почти сразу, с роспуском Первой думы. В 1907 году была распущена Вторая дума, правительство уменьшило избирательные квоты, и, как следствие, в Третьей думе присутствовало всего лишь два еврея. После роспуска Второй думы начинается эпоха премьер-министра Петра Аркадьевича Столыпина (1862–1911). Эти годы отличались сочетанием политических репрессий и сохранением ограниченных гражданских свобод, дарованных Октябрьским манифестом 1905 года и Основными законами 1906 года — в частности, свободы слова и собраний. В годы деятельности Третьей думы, которой удалось продержаться полный срок — с 1907 по 1912 год, — российское правительство разрешало создавать национально-культурные организации. Можно сказать, что в 1908–1911 годах государственная политика способствовала национальному самоопределению населявших империю народов. Для евреев центром напряженных политических дискуссий и культурной деятельности, призванной укрепить национальное сознание и идеи автономии, в межреволюционное десятилетие становится Петербург.