Вызывать раштанга показалось нецелесообразным: по центру Раунда быстро не поездишь, а двигаться с черепашьей скоростью для такого существа – чистое мучение.
– Вообще мне и самому чуть не подпалили пятки, – напомнил Авив. – Могло это обстоятельство вызвать во мне чувство протеста?
– Могло, – охотно согласилась я. – Но, скорее всего, тут не обошлось без очаровательной голубоглазой девушки в брюках.
– Даже если и так, – беззаботно отозвался вор, – почему бы нет?
– Имеешь полное право. Но тебя не смущает то, как она относится к твоей работе?
Он хмыкнул, глядя прямо перед собой. Шаг стал шире, и над сапогами поднималось теперь больше пыли.
– Видишь ли, Арафель, я не буду защищаться и говорить, что у меня не было выбора. Наверное, тогда, семилетним мальчишкой, оставшимся без средств к существованию, я мог придумать что-нибудь другое. Не воровать булки, а, например, стучаться во все дома подряд: авось, кто-нибудь предложил бы хлеб и постель за какую-нибудь работу. Наверняка тяжелую, но зато честную. Я выбрал то, что выбрал. И сейчас поздно метаться. Но и рассчитывать на то, что кто-нибудь придет от моего рода занятий в восторг, глупо, ты не находишь? Тебе никогда не приходилось чувствовать, что ты – такая, какая есть, и не всем это нравится, но тут уж ничего не попишешь?
– Пожалуй, приходилось, – усмехнулась я.
О да, смириться с моей сущностью удалось бы мало кому из земных знакомых. Большинство бежали бы в страхе. Некоторые особенно смелые, наоборот, ринулись бы навстречу, вооружившись мечом и молитвой. Самым удивительным было то, что Эйтан, зная обо всем, оставался рядом.
– Отчасти ты прав, – признала я. – Но лишь отчасти. Не позволяй другим ставить тебе оценки. Жизнь – не школа, в ней нет учителей, только ученики. И нам не дано заранее знать, кому она поставит отметку «отлично», а кого запишет в непроходимые бездари.
– Они проедут вот здесь.
Эйтан ткнул пальцем в карту. Я кивнула, прищурившись, видя перед мысленным взором не зеленые и коричневые пятна, масштаб один к десяти тысячам, а настоящий лес, дубы и клены, заросли крапивы неподалеку от прогалины, и колею, оставленную проехавшей после дождя повозкой.
– Выедут в Раунд ранним утром. Больше мне помочь нечем, – закруглился Эйтан и, убедившись, что я увидела все необходимое, привычными движениями свернул карту в трубку.
– С нами не ходи, – предупредила я. – Если тебя хватятся, сразу поймут, откуда ноги растут у нашей осведомленности. Кому это поможет? Верно: никому.
– Я и не собирался.
– Хорошо. Стой, что, даже не скажешь, что будешь страшно за меня волноваться? – укоризненно приподняла брови я.
– А что тебе сделается-то? – фыркнул он. – За стражу буду волноваться, так и быть.
– Это правильно. Но хоть пожелай нам удачи!
– Удачи!
Он наклонился, чтобы поцеловать меня в губы. Я увернулась. Отступила на шаг.
– И не забудь: чем больше народу увидит тебя поутру в замке, тем лучше. Алиби – штука полезная.
– Спасибо за совет, – холодно отозвался Эйтан.
Сердито сверкнул глазами и вышел из комнаты.
Прикусив губу, я смотрела на хлопнувшую дверь. Зря я стала с ним заигрывать. Зачем? Ведь знала, что это неуместно, и все равно не удержалась. Есть вещи, которым не суждено осуществиться, и ни к чему морочить голову себе и другим. Жаль только, что мне так тоскливо от этого осознания.
Телега, поскрипывая, катилась по лесной дороге, то и дело рискуя завалиться набок. Причина заключалась в своеобразности груза, который на ней перевозили. Как-никак клетка в человеческий рост, можно даже сказать, перевозная камера. Да женщина внутри, которая то стояла, обхватив руками прутья, но сидела, забившись в угол. Но опытный кучер и хорошая ездовая лошадь обеспечивали вполне благополучное продвижение. Два всадника ехали впереди, по большей части придерживаясь темпа повозки, лишь изредка подгоняя коней, дабе проверить, все ли спокойно на очередном участке дороги. Еще трое ехали позади, а последние двое – по бокам от телеги, если того позволяла ширина дороги.
Девушка в клетке, с длинными, спутанными волосами, в измятой одежде, в которой наверняка провела всю прошлую ночь, молчала. Ее движения были необычно резкими, под глазами залегли темные круги, да и сами глаза казались красноватыми из-за полопавшихся сосудов. В данный момент она вцепилась обеими ладонями в крепкие деревянные прутья и ловила жадным взглядом картины, которые открывал перед ней на прощание знакомый лес.
Возница окрикнул лошадь, всадник, ехавший впереди других, выругался, натягивая поводья. Женщина в свободной цветастой юбке, какие носили джипси, стояла посреди дороги и явно не желала посторониться. Стража бы проехала и так, но вот для телеги это было затруднительно.
– Далеко ли собрались, молодые люди? Хотите, погадаю? Всю правду скажу!
– Спасибо, девица, да только не тяну я уже на молодого! – крикнул всадник лет пятидесяти, из тех, что двигались позади телеги.
– У кого душа молода, тот не стареет, – просияла джипси.
– Пшла отсюда, пока хлыстом не получила! – нетерпеливо рявкнул тот, что ехал первым.