Правая сторона

— Собаке цены нет, — Иван гладил пса, щекотал за ушами. — Идет за любым зверем. Веришь, один марала и медведя держит.

Артем, пошатываясь, вылез из лодки.

Из большого бревенчатого дома, одной стеной выпирающего из березника, вышла женщина. Посмотрела из-под руки, медленно пошла навстречу.

— А я гляжу в окно, кто бы это? Один вроде как Иван, а другой незнакомый, — голос у нее низкий, но звучный, приветливый. Женщина немолода, а белолица, приятна. На плечи накинута стеганая телогрейка, на ногах мягкие сапожки без каблуков — охотничьи обутки. Такие Артем видел у лесников. В них удобно тайговать.

— Здравствуй, Семеновна, — Иван достал из лодки мокрую фуражку, выжал, встряхнул, расправил мятый околыш. — Сам-то дома?

— Дома. Отдыхает. Да че мы стоим? Вон как вас наполоскало, как мыши мокрые. Ну, пошлите.

Задержала взгляд на Артеме — быстрый, внимательный к мелочам женский взгляд.

Хорош дом у Клубкова. Лиственничный, в пять окон. И двор красив: травка у крылечка зеленая, мягкая. Березка раскидистая в траву ветви опустила. Цветочки под окном пестреют — астры, флоксы, маргаритки. Скамеечка, крашенная охрой, тут же, среди цветов — для отдыха.

Приятное место. Не верилось Артему, что хозяин, любящий и ценящий красоту, тот самый браконьер, который ночью так ловко обвел его.

Вошли в кухоньку, сели на лавку в простенке между окном и дверью. Следующая комната, видимо, была спальней и залом одновременно, как у многих полуденцев. Несколько удивило, что в таком большом доме мало комнат. Однако в коридоре видел еще двери, ведущие, судя по всему, в теплую и холодную кладовки. «Не дом, крепость», — подумал Артем.

— Отец, мужики к тебе, — сказала Семеновна негромко.

Артем поглядел на дверь в горницу. Там — тихо. Ни поскрипывания кровати, ни шороха шагов. И тем не менее, знал: отворится дверь и войдет браконьер, ставший в его представлении страшным, почти сказочным.

— Как живешь? — спрашивала Семеновна Ивана.

— Ничего, — отвечал тот.

— А Томка?

— Что ей делается, — беззаботно отвечал лесничий и, как показалось Артему, неискренне.

— Сам-то по делу нужен или просто?

— По делу…

— А что, к примеру?

— Да есть… — неохотно проговорил Иван.

Артем опустил глаза на крашенные желтой охрой доски пола, думал, с чего начать трудный разговор. В том, что Клубков откажется ехать в Полуденное, не сомневался. Бросить такой дом, такую усадьбу — надо быть дураком.

— Чего язык распустила? — послышался негромкий густой голос. — На стол налаживай, видишь, мужики с дороги.

Артем вздрогнул от неожиданности, вскинул голову.

За столом, напротив него, сидел сам. В нем не было той пугающей огромности. Обыкновенный мужик, еще не старый, кряжистый. Глаза светло-серые, даже — сизые. Очень зоркие, такие мелочи не упустят.

Но больше всего поразили руки. Чуть крючковатые, как лапы беркута, — их Артем видел в зоопарке, — сильные и цепкие, ни секунды не лежали без движения. То теребят скатерть, то поглаживают ее неожиданно плавно, будто пальцы без костей — так нежно скользят.

Артем не слышал, как вошел Клубков. Дверь не скрипнула, не простонали половицы. Будто по воздуху прилетел.

— Здравствуйте, — растерялся он.

— Мой помощник Стригунов, — кивнул Иван.

— Слыхал, — оживился Клубков. Очень внимательно, ласково прищурясь, рассматривал. — Артемий, значит? — и, не обращая внимания на утвердительный кивок, продолжал. — Из города в наши места потянуло? А что, воздух тут здоровше, таежный воздух-то, он сильный. Насовсем или как?

— Насовсем. — «Почему он меня так странно разглядывает?» — терялся Артем.

— Домой-то еще не тянет?

— Нет.

— А вот тайга — тянет. Поживешь, поедешь домой, а тайга тебя и начнет тянуть. Покою не найдешь. Дома кто у тебя?

— Мать, сестра, — отвечал Артем и негодовал на себя. Разболтался с браконьером. Да и разговор идет слишком домашний, трудно после такого приступать к делу.

Иван это понял.

— В тайге был, что ли, Тихонович? — ровным голосом спросил он, косясь на патронташ, висящий в углу над ружьем.

— Ходил… — небрежно бросил тот, с неохотой отрывая глаза от Артема. — Для интересу прошелся.

— Есть нынче белка?

— Мало. Ушла белка. Кедра на низах не родила. — Клубков пожевал полными губами. — Кобель трех штук загнал — черные еще, поздно вызреет белка.

Семеновна поставила на стол цветастые чайные чашки с золотыми ободками, берестяной туес с маслом, слегка красноватым, положила булку домашнего хлеба. Под открытым окном на травке закипал самовар, от него шел сладковатый дым еловых шишек.

— Спасибо, — поблагодарил Иван, наблюдая за приготовлениями Семеновны. — Лично я недавно обедал.

— Я тоже, — быстро проговорил Артем.

— Сытые, значит? — пожевал губами хозяин.

Артем уже знал: отказаться от чая — проявить неуважение к дому, и ему было неловко перед Клубковым. Пусть браконьер, а все равно неловко.

— Мы ведь к вам по делу, Александр Тихонович, — сказал он. — Звать в заповедник.

— Это как? — линялые глаза хозяина потемнели, пальцы забегали по столу, сколупывая нитяные узелки.

— Ну, как… Чтобы вы переехали в Полуденное работать. Там дадут обход, квартиру.