Правда

– Не знаю. Газету, наверное. Это наша работа.

– Но что будет, если эти бандиты вернутся?

– Не думаю, что они рискнут. Это место теперь под наблюдением.

Сахарисса начала собирать бумаги с пола.

– Думаю, мне будет лучше, если я займусь чем-нибудь…

– Молодец.

– Особенно, если ты надиктуешь мне пару абзацев о недавнем пожаре.

– Отто сделал отличную картинку, – вспомнил Вильям. – Верно, Отто?

– О, та. С ней фсе ф порятке. Но…

Вампир разглядывал свой иконограф. Аппарат был разбит.

– Ох, мне так жаль, – сказал Вильям.

– У меня тругие есть. – Отто вздохнул. – Снаете, я тумал, в польшом городе путет легко, – сказал он. – Я тумал, тут цифилисация. Мне гофорили, сдесь, в польшом городе, за топой не приходят толпы с колами и филами, как у нас тома в Schuschein. Я хочу скасать, я пытался. Поги снают, пытался. Три месяца, четыре тня и семь часоф ф телеге. Я просил фсе! Даже плетных леди ф собпласнительных черных крушефных отешдах с облегающими фельфетовыми лифами, и ф таких, снаешь, маленьких потинках на фысоких каплуках – и это мучит меня, что уж тут гофорить… – он грустно покачал головой, глядя на свою испорченную рубашку. – А теперь фсе переломано, и моя лучшая рупашка фся саляпана… крофью… салита красной, красной крофью…темно-красной крофью… крофью… салита крофью… крофью…

– Быстро! – крикнула Сахарисса, протиснувшись мимо Вильяма. – Мистер Доброгор, держите его руки! – она сделала знак гномам. – Я была готова к этому! Вы, двое, держите его ноги! Соня, у меня в ящике стола лежит большой кусок кровяной колбасы!

– …О, я пойту на фосхот, Шиткость шисни меня не софет… – затянул Отто.

– О боже, у него глаза начинают гореть красным светом! – воскликнул Вильям. – Что нам делать?

– Может, опять отрезать ему голову? – предложил Боддони.

– Очень глупая шутка, Боддони! – огрызнулась Сахарисса.

– Шутка? Я что, улыбаюсь?

Отто встал, гномы, ругаясь, повисли на нем.

– Скфось дошть и пурю мы пойтем на пой…

– Он силен, словно бык! – пропыхтел Доброгор.

– Постойте, может, поможет, если мы подпоем? – крикнула Сахарисса. Она порылась в своей сумке и достала тонкую синюю брошюру. – Я взяла ее сегодня утром в Лиге Трезвости в Боенном переулке. Это их книжка с песнями! И, – она опять начала всхлипывать, – это так ужасно, она называется «Пойти на Восход» и это…

– Ты хочешь, чтобы мы песенки пели?! – возмутился Доброгор, которого отчаянно отбивающийся Отто уже оторвал от пола.

– Чтобы морально поддержать его! – Сахарисса промокнула глаза носовым платком. – Вы же видите, он борется! А ведь он уже однажды отдал за нас жизнь!

– Да, но потом взял ее обратно!

Вильям нагнулся и подобрал что-то, валявшееся среди обломков иконографа Отто. Имп убежал, но нарисованную им картинку можно было разглядеть. Похоже, на ней было…

Не очень хорошее изображение того, кто назвался братом Гвоздем; в недоступном человеческому глазу свете его лицо выглядело просто как бледное пятно. Но тени за ним…

Он пригляделся.

– О, боги….

Тени у него за спиной были живыми.

Шел дождь со снегом. Брат Гвоздь и сестра Тюльпан бежали, скользя под ледяными каплями. Позади во мраке заливались свистки.

– Скорее! – крикнул Гвоздь.

– Эти …ные мешки тяжелые!

Теперь свистки раздавались и с другой стороны. Такого мистер Гвоздь не ожидал. Стражники не должны проявлять энтузиазм или хорошую организацию преледования. Ему и раньше доводилось убегать от стражи, когда планы срабатывали не совсем так, как ожидалось. Обычно стражники добегали до второго угла и сдавались, переводя дыхание. Он был зол. Местная Стража все делала не так.

Он заметил, что сбоку появилось открытое пространство, заполненное влажными крутящимися снежными хлопьями. Внизу раздавались хлюпающие звуки, как будто у кого-то скрутило живот.

– Это мост! Бросай их в реку! – крикнул он.

– Я думал, мы должны найти…

– Неважно! Избавься от всех! Немедленно! И нет проблемы!

Сестра Тюльпан прорычал что-то в ответ и заскользил к парапету. Два скулящих воющих мешка полетели вниз.

– Это что, …ный «плюх», по-твоему? – спросил сестра Тюльпан, пытаясь сквозь дождь хоть что-то разглядеть внизу.

– Какая разница? Бежим!

Мистер Гвоздь поежился и прибавил ходу. Он не знал, что случилось с ним в типографии, но ощущение было такое, как будто он прошелся по собственной могиле.

Он чувствовал, что за ним гонится нечто пострашнее стражников. И побежал еще быстрее.

Пение гномов, кажется, повлияло на Отто благотворно; они пели неохотно, но очень гармонично и слаженно, потому что никто не умеет петь лучше, чем хор гномов, даже если они исполняют «О, Дай Водички Чистой Мне Всосать»[11].