Правда и другая ложь

– Знаешь, это было в моем кабинете. Она вошла, и я решил узнать, не захочет ли она стать моей женой, но не нашел подходящих слов и вместо этого дважды спросил, что случилось с ее автомобилем. Разве это не смешно?

«Такого счастья я не заслужил», – подумал Генри.

– Что случилось с ее машиной?

– Возникли какие-то проблемы, но в это время позвонил ты, а потом было уже поздно делать предложение.

– Что за проблемы с машиной?

– Спроси у нее сам. Я не знаю.

Генри снова оценил шансы на будущее. Предположим, это невероятное счастье действительно случится, и Бетти выйдет замуж за Мореани. Он, Генри, конечно, будет свидетелем на этой свадьбе. Бетти родит очаровательного малыша, подумал Генри, и я стану его крестным. Я буду крестным отцом собственного ребенка и, даю голову на отсечение, стану лучшим в мире крестным. Будут решены все эти так называемые межчеловеческие проблемы. Но как убедить Бетти в необходимости этого неравного брака по расчету? С тихой радостью золотоискателя, нашедшего самородок величиной с кулак, Генри положил руки на плечи своего друга и издателя.

– Я очень рад за тебя, Клаус. Жениться никогда не поздно. Повинуйся зову сердца и просто спроси Бетти.

Мореани заключил Генри в объятия. Даже в отчаянном положении Генри проявил себя во всем блеске величия и порадовался счастью друга. Мореани не мог вымолвить ни слова, так он был растроган.

Пискнула микроволновая печь. Генри достал из нее миску с супом и осторожно поставил ее на стол перед Мореани. Он и сам был растроган.

– Кусочек хлеба?

* * *

Передние резцы Обрадина лежали в мокром песке погреба. Кровавая слюна окропила крутую лестницу в погреб, по которой можно было спускаться только задом, да и то рискуя поскользнуться. Обрадин сначала разбил стеклянную дверь лавки, потому что не смог найти ключ, а потом, пытаясь залезть в погреб за вторым кувшином сливовицы, грохнулся туда вниз головой.

Здоровенная куча дерьма рядом с кувшинами сливовицы документально подтверждала, что Обрадин находился в подвале с одиннадцати до двенадцати часов дня. К обеду в деревне открылся кабачок, где Обрадин потерял еще один зуб, так как его понятия о безналичных расчетах отличались от мнения хозяина заведения. Как выяснилось потом, зуб был поражен кариесом, и его все равно пришлось бы удалить. Ни одному из подоспевших мужчин не удалось унять разбушевавшегося серба.

Наконец его настигла оглушающая ампула, пущенная из егерьского ружья. Ампула была снаряжена снадобьем, называемым хеллабруннской смесью. Дозы в ампуле должно было хватить на усыпление носорога, но Обрадин успел исполнить сербский гимн, прежде чем впал в похожий на смерть сон.

Жена Обрадина, Хельга, точно предсказавшая форму и длительность этого припадка, сидя вместе с врачом у входа в лавку, ждала возвращения супруга. В конце концов его принесли – скорее мертвого, чем живого. Всем, кто это видел, было от души жаль Хельгу. За двадцать лет супружества у Обрадина случилось пять-шесть таких припадков, у которых, казалось бы, не имелось никаких причин. Они были непредсказуемы, как землетрясения. Обрадин клялся, что не помнил причин, что с токсикологической точки зрения было вполне объяснимо и не вызывало удивления. Врач констатировал у Обрадина множество подкожных гематом и отсутствие нескольких зубов, но не нашел нарушений жизненно важных функций. Мужчины положили Обрадина в супружескую кровать и оставили лежать до пробуждения.

У ворот залаял Пончо. К дому подъехала машина. Генри увидел, что это не полиция. На крыше пикапа стоял привязанный к багажнику, словно памятник, велосипед. Генри видел его бесчисленное множество раз, и он никогда не вызывал у него никаких чувств. Что может быть особенного в старом ржавом велосипеде? Но теперь все изменилось. Руль со старым фонарем смотрел прямо в глаза Генри. Ржавчина на солнце казалась запекшейся кровью. Торчала сломанная спица колеса, которую он так и не удосужился заменить.

За рулем машины сидела Эленор Реенс, бургомистр деревни, а рядом с ней девушка, которую Генри встретил на берегу. На ней была надета бейсболка, на козырек которой она сдвинула темные очки. Эленор вышла из машины и достала с заднего сиденья вещи Марты. Резиновые сандалии и куртка были аккуратно уложены в пластиковый пакет. Эленор положила вещи на капот машины.

– Скажите, что мы можем для вас сделать. Неважно, что. Мы всегда готовы вам помочь. Я говорю от имени всех жителей деревни. Мы скорбим о вашей жене и думаем о вас.

– Спасибо.

Эленор проследила за взглядом Генри.

– Это моя дочь Соня.

Девушка, помедлив, открыла дверь, обошла машину и пожала протянутую Генри руку. На Соне были белые кроссовки и застиранные джинсы. Куртка цвета хаки была наглухо застегнута до самого ворота, словно ее хозяйка нещадно мерзла. У Сони была прохладная узкая рука, зеленые, цвета топаза глаза поражали серьезностью, а губы словно кто-то очертил тончайшей кистью. «Афродита не жалеет сил, мучая меня», – подумал Генри.

– Разве я смогу это забыть? – ответил он. – Мы уже знакомы.