Правда, которую мы сжигаем

Мое ядро пульсирует так сильно, что я скоро заплачу.

Я провожу языком по своим потрескавшимся губам, когда он начинает приближаться, моя рука тянется, чтобы остановить его, прежде чем он наступит на острые осколки, лежащие между нами.

— Нет, — шепчу я, но он делает то, что умеет лучше всего.

Игнорирует меня.

Он делает еще один шаг, не обращая внимания на стекло, и обнимает меня за талию, притягивая меня вверх и в свое теплое тело. Мои глаза следят за татуировкой змеи, которая украшает его шею и исчезает на спине.

Я впиваюсь зубами в нижнюю губу, физически сдерживая себя, чтобы не прижаться носом к его коже и не вдохнуть его запах. Остатки одеколона дня и землистый запах марихуаны липнут к нему как влитые.

Его толстовки раньше были моей любимой вещью для сна из-за запаха, из-за тепла и комфорта. С удивительной мягкостью он кладет меня на остров, мои ноги свисают с края.

— Оставайся здесь, — приказывает он хриплым голосом, вероятно, потому, что только что проснулся или потому, что курил. В любом случае, я бы хотела услышать больше об этом.

Когда он отворачивается от меня, лунный свет падает на его спину, и на этот раз меня застают врасплох не накачанные мышцы.

Это даже не татуировка от лопатки до лопатки. Крылья ангела, целующего каждый кончик его плеча, и тело привязанного человека, к которому они прикреплены, нанесены чернилами по центру его позвоночника.

Нет, дело не в том, что оно красиво облегает его тело.

Это шрамы.

Некоторые из них полностью зажили, впали и слегка обесцвечены. Другие — пыльно-розовые, указывающие на то, что они только что начали процесс починки. Но есть несколько, которые все еще багрово-красные от раздражения, едва покрыты коркой, и выглядят так, будто могут лопнуть в любую секунду.

Они идут чуть ниже татуировки, вплоть до впадины на позвоночнике. Несколько, некоторые из которых выглядят так, как будто их открывали слишком много раз, чтобы быть здоровыми.

Когда он возвращается, он несет аптечку, которая уже открыта, и кладет ее рядом со мной, пока берет кое-какие материалы изнутри.

— Я в порядке. Тебе не нужно этого делать.

— Замолчи. Это моя вина, что ты уронила стакан. Позволь мне это исправить, — он тянется вниз, обвивая пальцами мою лодыжку и поднимая ее вверх, чтобы лучше рассмотреть повреждение.

Между нами повисает тишина. Это не неловко и не натянуто. Это удобно.

Зубами он разрывает тампон со спиртом, от резкого запаха у меня тут же начинает гореть нос. Я так ненавижу этот запах, что меня бросает в дрожь.

— Ты в порядке?

Я киваю.

— Ага. Просто ненавижу этот запах. Напоминает «Монарха». Клянусь, они пропитывали коридоры этим дерьмом каждую ночь, — он трется подушечками о мою кожу, вызывая укол в моей ноге. Я смотрю на него сверху вниз. — Что ты здесь делаешь?

— Убедиться, что ты в безопасности.

Мое сердце немного стучит.

— Не знал, что тебе не все равно.

— Хотел бы я этого не делать.

Ой. Думаю, я это заслужила.

— Кажется, ты неплохо разбираешься в этом. Привык промывать раны?

На его лице появляется ухмылка.

— Алистер несколько раз ломал себе суставы пальцев за те годы, что мы были друзьями. В какой-то момент пришлось научиться, иначе он, вероятно, истечет кровью.

— А шрамы на спине? Ты их тоже чистишь? — спрашиваю я, зная, что не имею абсолютно никакого права знать правду о них, но все равно желаю этого.

Он сильнее давит на мою свежую рану, заставляя меня немного дернуться.

— Не задавай вопросов, на которые ты не готова услышать ответы, Любитель Театра.

Моя грудь сжимается, когда я слышу, как он меня так называет. В какой-то момент я ненавидела это слышать, но когда я была в тех четырех стенах, я бы отдала все, чтобы снова услышать, как он это скажет.

— Кто сказал, что я не готова к ним? Я умоляла тебя о них в какой-то момент и почти ничего от тебя не получила. Я всегда была готова к твоей правде, Рук.

Чем ближе мы становились в прошлом году, тем больше мне казалось, что он прячется от меня, отдавая только то, что хотел, в то время как я показывала ему все свои скелеты в шкафу. Я не думаю, что он когда-либо действительно доверял мне с самого начала.

Но все, что я хотела, это лучше понять его. Знать его, а не только его имя, как все. Я хотела знать, что заставило его тикать. Его мечты, если они у него остались на данный момент. Его кошмары.

Я просто хотела узнать его.

— Что с тобой случилось? — спрашиваю я, надеясь, что он даст мне что-нибудь. Что-либо.

— Со мной ничего не случилось. Я сделала это для себя, — хмыкает он, хватая лежащую рядом со мной марлю, — Ну, резал Тэтчер, но я напросился.

— Зачем? Почему? — я смущенно хмурю брови.

Когда я впервые увидела их, я подумала, что насилие со стороны его отца переросло в нечто большее, чем просто разбитые губы и синяки под глазами. Я не ожидала, что он назовет одного из своих лучших друзей.

Их отношения друг с другом представляют собой загадку. Неважно, сколько они тебе расскажут, ты все равно никогда не сможешь понять, на какие глубины они готовы пойти ради друг друга.

И Рук самый хитрый из всех.

Головоломка, которая становится еще более запутанной с добавлением кусочков.