Правда, которую мы сжигаем

Я двигаюсь на автопилоте. Мои действия - это те, которые я совершал много раз раньше, принуждение гноится в моих дрожащих руках, когда я приступаю к работе. Шаги рассчитаны; я опытный хирург за работой, когда расстегиваю молнию на своей сумке и достаю кувшин с бензином, жидкостью для зажигалок и спичками другой марки.

Это позор, правда. Двухэтажный особняк выглядит как радость для семейного отдыха. Вся дорогая мебель, посуда, тщательно расставленные фотографии — все сгорит в дыму в ближайшие полчаса.

Сжигание мест с призраками. С воспоминаниями. Что-то вещественное — все это моя ахиллесова пята, когда я наблюдаю, как все эти застывшие воспоминания взмывают во всплеск оранжевой дымки, уступая лишь пеплу, который растворится в земле.

Нет другого способа избавиться от прошлого, как поджечь его.

Мой телефон вибрирует в кармане худи, когда я собираюсь вылить бензин на кухонный пол.

«Где ты?»

Это от Алистера. Моя первая реакция — сказать что-нибудь смешное, например, подарить богатой девушке ночь ее жизни. Но затем я делаю паузу, мои пальцы парят над клавиатурой.

Я предполагаю, что у него был дерьмовый день дома, и ему нужна терапия. В любой другой раз я бы сказал да, встретился бы с ним в его подвале, где он работает, и позволил бы ему избить меня до полусмерти.

У большинства друзей есть вещи, которые их связывают. Наши просто работают иначе, чем другие.

Алистеру нужно время от времени что-нибудь ранить, ударить кулаком по телу, чтобы вся ярость могла оставить его на долю секунды, жаждая мести за семью, которая всегда относилась к нему как к «другому».

Ему это нужно, а мне нужна боль.

Вот как мы работаем. Как мы все связаны друг с другом. Мы понимаем, что нужно другому, каким бы мрачным и мучительным оно ни было. Мы готовы сделать что угодно друг для друга.

Вместо своего первоначального ответа я отправляю ему в ответ сообщение, сообщающее, что я ухожу на прогулку и вернусь позже, и что я встречусь с ним завтра.

Я никогда не лгал ему, никому из них, но это нужно прочувствовать, прежде чем мальчики узнают.

Правда в том, что я не доверяю этой девушке.

Но я доверял девушке, стоявшей передо мной на тропе. Та, которая выглядела разбитой и обезумевшей. Я доверял девушке на той сцене, и пока единственная версия Сэйдж Донахью, которую я получу, не станет настоящей, она будет моим секретом.

Тем не менее, мы начинаем не с лучшей стороны, учитывая, что она сказала мне, что направляется в ванную, и я наблюдаю, как она сбрасывает обувь во дворе, спускаясь к причалу, который выступает в воду.

Она уже искажает правду, которую так отчаянно обещала мне.

Я поставил кувшин на прилавок и вышел через стеклянную раздвижную дверь, чтобы последовать за ней. Открытая бутылка водки стоит рядом с ней на краю деревянной платформы, ее ноги свисают с края. Темно, только луна освещает непрозрачное озеро, которое неподвижно и мирно.

— Знаешь, весь смысл этого был в том, чтобы ты поджег. Я всего лишь производитель, стоящий за этим.

Она подносит бутылку к губам и делает глоток вонючей жидкости. Я улыбаюсь, когда она немного кашляет, ее тело дрожит, пытаясь избавиться от ожога от алкоголя.

— В фильмах кажется, что это проще сделать без преследователя, — она кашляет, вытирая рот тыльной стороной ладони.

— Да, ну, в кино используют воду, — ворчу я, опускаясь на задницу, сидя рядом с ней, с бутылкой между нами. — А если увидишь человека, который водку пьет без такой чеканки? У них есть раны, которые жалят хуже, чем алкоголь.

Я смотрю через озеро на пустые дома, пустые окна и неосвещенные задние веранды.

— Мы постоянно приезжали сюда, когда я была маленькой, на летние каникулы. Мы с Роуз лежали на этом причале после того, как целый день гребли по воде на каноэ, угадывая формы в облаках. Пролежали здесь так долго, что пришли с ожогами по всему телу. Кто знал, что солнце может обжечь сквозь облака? — она смеется, снова хватаясь за горлышко бутылки и удерживая ее между ног.

Давно я не слышал, чтобы кто-нибудь говорил о хороших воспоминаниях о детстве. Даже давно, с тех пор как я знал, каково это.

Я стал чужим для моего собственного воспитания.

Иногда я помню, как смотрел, как моя мама подрезает розы на заднем дворе, и каким был вкус ее лимонада после того, как я весь день бегал по двору. Или запах свежеиспеченного хлеба на кухне и смех.

Я помню, но как будто они произошли с другим человеком.

Как если бы я был призраком в доме, наблюдающим за собой в молодости, никогда по-настоящему не переживавшим те моменты радости.

Теперь они даже не кажутся реальными. Миражи, которые я придумал, чтобы мой сознательный разум мог справиться с моей нынешней семейной жизнью.