Правда о деле Гарри Квеберта

Устав созерцать большой парад правосудия на маленьком экране, я отправился бегать. Мне нужна была длинная дистанция, нужно было проверить свое тело. Почувствовать себя живым. Я добежал до озерца в Монберри, загаженного детьми и их родителями. На обратном пути, почти у самой Гусиной бухты, меня обогнала пожарная машина, потом другая, а за ней полиция. Только тогда я заметил едкий густой дым, поднимавшийся над соснами, и сразу понял: дом горит. Поджигатель привел свои угрозы в исполнение.

Я побежал так, как не бегал никогда в жизни, я мчался спасать писательский дом, который так любил. Пожарные уже работали, но фасад пожирали гигантские языки пламени. Горело все. В нескольких десятках метров, на обочине дороги, стоял полицейский и внимательно изучал капот моей машины, на котором красной краской было написано: «Гори, Гольдман. Гори».

* * *

В десять утра следующего дня пожарище еще дымилось. Большая часть дома была разрушена. По развалинам ходили эксперты полиции штата, пожарная команда проверяла, нет ли опасности повторного возгорания. Судя по силе пламени, на крыльцо плеснули бензином или аналогичной горючей жидкостью. Пламя занялось немедленно. Гостиная и терраса выгорели полностью, кухня тоже. Первый этаж почти не затронуло, но дым и особенно вода из пожарных шлангов нанесли и там непоправимый ущерб.

Я чувствовал себя как во сне. Сидел на траве в спортивном костюме и смотрел на руины. Я просидел так всю ночь. У моих ног стояла сумка, извлеченная пожарными из моей комнаты; в ней была кое-какая одежда и мой компьютер.

Я услышал, как подъехала машина; по толпе зевак за моей спиной прокатился гул. Это был Гарри. Его только что освободили. Я известил Рота и знал, что тот сообщил ему о пожаре. Он молча подошел ко мне, сел на траву и сказал только:

— Что на вас нашло, Маркус?

— Не знаю, что вам сказать, Гарри.

— Вот и не говорите ничего. Смотрите, что вы наделали. Какие уж тут слова…

— Гарри, я…

Он заметил надпись на капоте моего «рейнджровера».

— Ваша машина цела?

— Цела.

— Тем лучше. Потому что сейчас вы сядете в нее и уберетесь отсюда к чертовой матери.

— Гарри…

— Она любила меня, Маркус! Она меня любила! И я любил ее так, как никогда потом никого не любил. Что вам вздумалось писать эти гадости, а? Знаете, в чем ваша проблема? Вас никогда никто не любил! Никогда! Вы хотите писать романы о любви, но ничего в любви не понимаете! А теперь уезжайте. До свидания.

— У меня и в мыслях не было описывать Нолу так, как утверждает пресса. Они извратили мои слова, Гарри!

— Но какого рожна вы позволили Барнаски разослать эту дрянь во все газеты?

— Это была кража!

Он цинично хохотнул:

— Кража? Только не говорите, будто вы настолько наивны, что верите той лапше, которую вам навешивает на уши Барнаски! Могу вас уверить: он сам скопировал ваши гребаные записки и разослал их по всей стране.

— Что? Но…

Он оборвал меня:

— Маркус. По-моему, лучше бы я вас никогда не встречал. Уезжайте немедленно. Вы в моих частных владениях, и больше вы здесь не желанный гость.

Повисла долгая пауза. Пожарные и полицейские смотрели на нас. Я подхватил свою сумку, сел в машину и уехал. И немедленно позвонил Барнаски.

— Рад вас слышать, Гольдман, — отозвался он. — Я только что узнал про дом Квеберта. Сейчас во всех новостях говорят. Хорошо, что вы не пострадали. Не могу долго говорить, у меня встреча с руководством Warner Bros: сценаристы уже в очередь выстроились, хотят писать по вашим первым страницам. Они в восторге. Думаю, можно будет продать им права за кругленькую сумму.

Я перебил его:

— Рой, книги не будет.

— Что за ерунду вы говорите?

— Это вы, да? Это вы послали мои записи в газеты! Вы все угробили!

— Вы прямо флюгер, Гольдман. Хуже того: вы корчите из себя примадонну, и это мне совершенно не нравится! Устраиваете представление, играете в детектива, а потом на вас нападает блажь, и все, приехали. Знаете, давайте я спишу это все на то, что вы провели кошмарную ночь, и забуду про этот звонок. Не будет книги… нет, за кого вы себя принимаете, Гольдман?

— За настоящего писателя. Писать — значит быть свободным.

Он делано засмеялся: