Правда о деле Гарри Квеберта

— Кто вам вбил в голову эту чушь? Вы раб своей карьеры, своих идей, своего успеха. Вы раб своего положения. Писать — значит быть зависимым. От тех, кто вас читает — или не читает. Свобода — бред собачий! Никто не свободен. Часть вашей свободы в моих руках, а часть моей — в руках акционеров компании. Так жизнь устроена, Гольдман. Никто не свободен. Будь люди свободны, они были бы счастливы. Много вы знаете по-настоящему счастливых людей? — Я промолчал, и он заговорил снова. — Знаете, свобода — любопытное понятие. Я знавал одного человечка, он был трейдером на Уолл-стрит, эдакий золотой мальчик, набит деньгами, все ему само в руки плывет. И вот в один прекрасный день ему захотелось стать свободным. Увидел по телевизору репортаж про Аляску и загорелся. Решил, что теперь будет охотником, свободным и счастливым, будет жить на природе. Все бросил и уехал на юг Аляски, прямо к Врангелю. И представьте себе, этот тип, успешный во всем, добился успеха и тут: стал действительно свободным человеком. Никаких привязанностей, ни семьи, ни дома — только собаки и палатка. Вот он был единственным свободным человеком из всех, кого я знал.

— Был?

— Был. Малый был очень-очень свободным три месяца, с июня по октябрь. А потом пришла зима, и он замерз, а перед тем с горя сожрал всех собак. Никто не свободен, Гольдман, даже охотники на Аляске. И тем более в Америке, где примерные американцы зависят от системы, эскимосы — от правительственной помощи и алкоголя, а индейцы хоть и свободны, но загнаны в зоопарки для людей под названием «резервации» и обречены танцевать свой вечный жалкий танец вызывания дождя для туристов. Никто не свободен, мой мальчик. Мы пленники других и самих себя.

Пока Барнаски разглагольствовал, я вдруг услышал позади сирену: за мой гналась полицейская машина без опознавательных знаков. Я дал отбой и затормозил на обочине: наверно, меня остановили за то, что я говорил по мобильнику за рулем. Но из машины вышел сержант Гэхаловуд. Он подошел к моему окну и произнес:

— Только не говорите, что возвращаетесь в Нью-Йорк, писатель.

— Почему вы так решили?

— Вы двигались в этом направлении, скажем так.

— Я не думал, куда ехал.

— Гм. Инстинкт самосохранения?

— Точнее не скажешь. Как вы меня нашли?

— Если вы заметили, ваше имя написано красной краской на капоте. Сейчас не время возвращаться домой, писатель.

— Дом Гарри сгорел.

— Знаю. Потому я и здесь. Вы не можете вернуться в Нью-Йорк.

— Почему?

— Потому что вы храбрый парень, писатель. Сколько работаю, редко когда вижу такое упорство.

— Они разворовали мою книгу.

— Да вы же ее еще не написали, книгу-то! Ваша судьба в ваших руках. Вы еще все можете сделать! У вас талант, вы творец — так садитесь за работу и напишите шедевр! Вы боец, писатель. Вы боец, и вы должны написать книгу. Вам есть что сказать, и много! А к тому же, позволю себе заметить, меня вы тоже утопили в дерьме по уши. Прокурор на скамье подсудимых, а с ним и я. Это же я ему сказал, что надо побыстрее арестовать Гарри. Думал, что неожиданный арест спустя тридцать три года собьет с него спесь. И лоханулся, как новичок. А потом явились вы, со своими лакированными штиблетами ценой в мою месячную зарплату. Я не собираюсь тут устраивать вам любовную сцену на обочине, но… Не уезжайте. Надо дожать это рассле дование.

— Мне негде спать. Дом сгорел…

— Вы, кажется, только что положили в карман миллион долларов. Так в газете написано. Так снимите себе номер в какой-нибудь гостинице в Конкорде. Завтракать я буду за ваш счет. Есть хочу до смерти. В путь, писатель. Нас ждут великие дела.

* * *

За всю следующую неделю я ни разу не появлялся в Авроре. Снял одноместный номер в отеле «Риджентс» в центре Конкорда и целыми днями занимался расследованием и своей книгой. О том, как дела у Гарри, я узнал только через Рота: тот сообщил мне, что он живет в восьмом номере мотеля «Морской берег». По словам Рота, Гарри больше не желал меня видеть, потому что я вывалял в грязи имя Нолы.

— А вообще-то, с чего вы вздумали трезвонить во всех газетах, что Нола была мелкая потаскушка-неудачница?

Я попытался защищаться:

— Да ничего я не трезвонил! Я написал несколько страниц и дал этому кретину Рою Барнаски, он желал убедиться, что работа не стоит на месте. А он разослал их во все газеты и делает вид, будто их украли.

— Ну, поверю вам на слово…

— Но это правда, черт возьми!

— В любом случае снимаю шляпу. Даже я не придумал бы ничего лучше.

— Что вы хотите сказать?

— Превратить жертву в преступника — офигенный способ развалить обвинение.

— Гарри освободили на основании графологической экспертизы. Вы это знаете лучше, чем я.

— Ба, Маркус, я вам уже сказал: судьи всего лишь люди. Утром за кофе они первым делом читают газету.