Правда о России. Мемуары профессора Принстонского университета, в прошлом казачьего офицера. 1917—1959

Перед самым нашим отъездом советское правительство объявило о всеобщей мобилизации бывших офицеров; буквально накануне мы узнали, что ночью в Петрограде прошли массовые аресты потенциально враждебных офицеров. Мама очень забеспокоилась и настояла на том, чтобы мы немедленно покинули Царское Село и провели последнюю ночь перед отъездом в петроградской квартире моего дяди по отцу. К счастью, ей удалось преодолеть мои пустые возражения – ее предчувствие спасло мне жизнь. На следующее утро гувернантка-француженка приехала из Царского Села, чтобы предупредить нас, что ночью прошли многочисленные аресты, а в наш дом дважды приходили вооруженные красные патрули, искали меня. Красные были очень удивлены и рассержены, когда узнали, что в доме осталась одна только гувернантка, и обнаружили, что он покинут и совершенно пуст – только в бывшем кабинете отца на стене красовалось все то же оружейное панно.

Большинство офицеров, арестованных в то время в Петрограде и его окрестностях, погрузили на баржи, которые затем вывели в Финский залив и затопили с людьми на борту. Очевидно, сделано это было для того, чтобы припугнуть остальных офицеров и обеспечить их согласие на сотрудничество. Начинался настоящий красный террор.

В тот же день мы без всяких проблем сели в «гетманский» поезд. Советские правители по собственным внутриполитическим соображениям не раскрывали его истинного характера, и официально поезд назывался «поездом украинских железнодорожников». Но мы слышали, как красные часовые ворчали и жаловались на то, что им в жизни не приходилось встречать железнодорожников и членов их семей, меньше похожих на пролетариев, чем в этом поезде. На самом деле в нем был цвет старого петроградского общества – независимо от того, имели или нет эти люди прежде связи с Украиной. Я вообще, похоже, был там единственным человеком, имевшим хоть какое-то отношение к железным дорогам, – и вскоре моя студенческая фуражка Института путей сообщения очень мне пригодилась.

Женщин и маленьких детей разместили в «мягких» вагонах первого и второго класса, так что мама и сестра получили в свое распоряжение отдельное двухместное купе. Я ехал в одном из «жестких» вагонов третьего класса, в которых разместили мужчин.

До Витебска – последнего крупного города перед украинской границей (см. карты А и Ж) – путешествие шло гладко. В Витебске собравшаяся на перроне толпа попыталась взять наш поезд штурмом, но соединенными усилиями большевистского и украинского отрядов, выделенных для охраны состава, эту попытку удалось отразить. Солдатам пришлось выкатить на открытую платформу станковые пулеметы и пригрозить толпе применением силы.

Когда поезд покинул Витебск, сопровождавшие его украинские и большевистские офицеры и солдаты решили совместно отметить свой успех. В результате к моменту прибытия на пограничную станцию Орша вся охрана упилась вдрызг.

Пассажирская станция в Орше находилась в руках красных, а железнодорожные депо и мастерские – всего в нескольких сотнях футов от платформы, к которой подошел наш состав, – удерживали немцы. Незадолго до нашего прибытия окрестные крестьяне взбунтовались против советской продразверстки, так что теперь на станции находился значительный отряд только что сформированной Красной армии. Командовал ими мрачный человек – должно быть, бывший офицер императорской армии, причем заслуженный – на гимнастерке он по-прежнему носил покрытый белой эмалью офицерский крест Св. Георгия. Эта боевая награда в старой армии ценилась выше всех прочих и давалась только за храбрость на поле боя.

Пьяненький украинский комендант поезда неуверенной походкой вышел к нему на платформу. Красный офицер сказал, что ему приказано пройти по вагонам – но этот осмотр будет чисто формальным, после чего мы сможем следовать дальше. Но украинец, покачиваясь, заявил: «Ноги вашей не будет в моем поезде!» – и тут же сгоряча приказал немедленно двигаться на германскую сторону.