Правда о России. Мемуары профессора Принстонского университета, в прошлом казачьего офицера. 1917—1959

В ответ на это красный командир отдал несколько коротких резких приказов. Вооруженные красные солдаты, высыпавшие из здания вокзала, схватили и разоружили пьяного командира-украинца и его людей, заперли их в вагоне и сняли с поезда свой собственный конвой, равно пьяный. На платформу выкатили пулеметы с приказом изрешетить паровоз и все вагоны пулями, если машинист сделает хоть малейшую попытку прорваться через границу. Затем состав перевели на запасный путь, паровоз отцепили, а у каждой из четырех дверей каждого вагона поставили по часовому. Пассажирам было запрещено выходить и общаться с пассажирами других вагонов. Начался обыск, продлившийся двое суток. Очевидно, глупое поведение коменданта убедило местное красное командование в том, что состав везет ценную контрабанду. В самом деле, чуть ли не каждый в поезде, будучи уверенным, что проедет через границу без обыска, прихватил с собой самые ценные сувениры прежних имперских дней. Мы тоже. Мне, правда, удалось при помощи блефа избежать проверки ручной клади. Солдаты, проводившие обыск, заметили на моей фуражке кокарду со скрещенными топором и якорем и с радостным удивлением приветствовали меня «товарищ железнодорожник» – я оказался первым железнодорожником в поезде, который по идее должен был везти только железнодорожников. Мама просто сунула несколько сотен рублей в руку начальника команды, проводившей обыск в их вагоне, и он увел своих людей из их купе, даже не взглянув на ручную кладь. Не всем так повезло – какую-то женщину, которая начала спорить и проклинать красных, обыскивали со всем тщанием и даже оторвали с ее элегантных туфель подметки, чтобы проверить, не спрятано ли там что-нибудь.

Когда обыск вагонов закончился, пассажирам разрешили погулять по станции, сходить за кипятком и т. п. Затем начался осмотр багажа, и пассажирам пришлось открывать свои чемоданы, разложенные на путях вдоль поезда. Я испытал напряженный момент, когда один из красных комиссаров поднял связку блокнотов – где были и мои дневниковые записи, описание сражения под Пулковом и боев на Дону, – и заметил, что стоило бы отнести это в местный Совет для проверки. Но другой комиссар бросил связку обратно в чемодан и сказал, что подобного барахла у них и без того хватает.

Как только пассажиры смогли общаться между собой, они тут же выбрали представителя – очень энергичного кавказского князя, фамилию которого я забыл. Было очевидно, что комендант-украинец в данной ситуации бесполезен. Князь тут же отрядил двоих молодых людей и дал им задание попытаться поодиночке тайно перейти границу и сообщить о происходящем гетману Скоропадскому, у которого в этом поезде ехали родственники. Им обоим это удалось.

Как мы узнали позже, украинские власти предприняли немедленные действия – все составы, везущие украинское зерно в обмен на людей, были остановлены. Результат мы скоро почувствовали. Через два или три дня среди пассажиров распространилась информация о том, что московские власти приказали местным красным пропустить наш состав, но что местные собираются сначала проверить всех мужчин призывного возраста по месту рождения. Каждому, кто считал, что такая проверка может для него плохо кончиться, следовало немедленно обратиться к выбранному нами представителю – князю.

Я знал, что в ночь нашего отъезда красные в Царском Селе пытались меня арестовать, и решил, что посылать туда запрос обо мне не стоит. Я отправился к князю, у которого на подобный случай – а их в поезде оказалось несколько – имелся готовый план: он обещал изъять мое имя из списка пассажиров, если я согласен был «испариться» – то есть исчезнуть из поезда и попытаться самостоятельно перейти границу. Я должен был дать слово чести, что не открою в случае чего своей связи с «гетманским» поездом. Я согласился, так как, оставшись, ничем не мог помочь маме и сестре, а мог только поставить их тоже под удар.

К счастью, перед отъездом из Петрограда я догадался взять в Институте путей сообщения официальную справку о том, что являюсь студентом и еду в Могилев – ближайший к границе крупный город с украинской стороны. С этим документом я явился в Исполнительный комитет местного Совета и объяснил, что хочу в Могилеве выменять продукты для своей семьи в Петрограде. Мне выдали пропуск в Могилев, на «оккупированные территории» – вполне точное описание статуса Украины в то время. Этот пропуск до сих пор у меня; он датирован 19 августа 1918 г.