Правда о России. Мемуары профессора Принстонского университета, в прошлом казачьего офицера. 1917—1959

Во время одного из первых своих визитов в Берлин в июле 1922 г. мистер Уиттмор собрал всех русских студентов, которым помогал его комитет, и объявил, что прикрепляет каждого из нас к одному из конкретных американских благотворителей. Он сказал, что от писем, которые мы им напишем, будет зависеть их дальнейшая заинтересованность в работе комитета и, следовательно, в нас самих тоже.

В списке, который он оставил у миссис Сомовой, к каждому американцу-донору было прикреплено по нескольку русских студентов. Исключение составлял я – мое имя единственное стояло напротив имени мистера Дж. П. Моргана, адрес Нью-Йорк-Сити, Уолл-стрит, 23. Как было предложено, я написал ему личное письмо с благодарностью и получил очень вежливый ответ от мистера Дж. Экстена, личного секретаря мистера Моргана. Я продолжал писать своему благодетелю каждый год на Рождество, давая отчет в достигнутом. Отвечал мистер Экстен, всегда очень доброжелательно, – иногда из Нью-Йорка, иногда из Англии, в зависимости от того, где именно находился в тот момент мистер Морган.

Двадцать лет спустя, в 1942 г., став уже американским гражданином, я получил личное письмо с поздравлениями от самого мистера Моргана; в письме он с большой добротой писал, что я добился «…самых выдающихся успехов из всех, кому [ему] выпала честь помочь получить образование после прошлой войны».

Когда в 1923 г. марка стабилизировалась, жить нашей группе стало гораздо тяжелее. Лично я подрабатывал уроками английского, но большинство моих русских товарищей-студентов не обладали специальными знаниями, которые можно было обратить в деньги, и не могли получить никакого заработка в дополнение к крошечной стипендии – из-за высокой безработицы в стране немецкие рабочие союзы не допускали приема на работу иностранцев. Мистер Уиттмор начал искать выход из создавшейся ситуации и в конце концов решил перевезти всех во Францию. Последней каплей для него послужил инцидент, когда какой-то немец на улице, услышав, что он говорит по-английски, сильно толкнул его и назвал verfludater Auslander (проклятым иностранцем).

Большинство из тех студентов, кто в 1924 г. переехал во Францию, успели проучиться в Германии всего один-два года. У меня же за спиной было уже два с половиной года, и я мог надеяться через полтора года закончить свою учебу в Берлине. Я не хотел начинать во Франции все заново и к тому же оставлять сестру в Германии с фон Медемами, поэтому наотрез отказался ехать. Сначала мистер Уиттмор пригрозил лишить меня стипендии, но затем уступил с тем условием, что я проведу летние каникулы на «свежем воздухе Франции». Это меня нисколько не огорчило – прошлые каникулы я провел размахивая кувалдой в команде клепальщиков на стройке в польской Верхней Силезии. Естественно, мой ишиас отнюдь не жаждал работы.

В Париже меня ждал приятный сюрприз. Оказалось, что местным представителем Уиттмора там состоит мой бывший одноклассник по Царскому Селу Соломон, которого я ошибочно числил погибшим вместе с Чернецовым. К счастью, он был жив; при помощи рекомендательных писем, которые я написал по-французски, а он подписал, мне удалось получить работу «вычислителя-чертежника» в знаменитой инженерно-консультационной фирме Пельнара-Консидэра и А. Како, специалистов по конструкциям из железобетона. Там у меня появились новые друзья на много лет.

Вернувшись осенью 1924 г. в Берлин с увеличенной стипендией от комитета мистера Уиттмора, я возобновил учебу и в декабре 1925 г. получил звание дипломированного инженера.

После этого около двух месяцев я безуспешно искал работу. Наконец, имея в виду высокий уровень безработицы в Германии, мне повезло – я смог получить место инженера в берлинском офисе доктора Кирхгофа, который занимался тем, что пересматривал чертежи старых стальных мостов и разрабатывал проекты их усиления, так как германские государственные железные дороги собирались вводить новые, более тяжелые локомотивы. Затем, в конце 1926 г., я переехал в Бремен, где получил более высокооплачиваемую работу в строительной фирме «Пауль Коссель и К°»; там мне пришлось иметь дело с проблемами разработки конструкций из железобетона.

В то время один приятель главного инженера нашей фирмы был занят поисками молодого специалиста по железобетону со знанием французского или английского языка для работы в новом отделении фирмы в Египте. Я как раз подходил под эти требования, и с середины 1927 по весну 1929 г. я трудился в Каире – дизайнером в тамошней конторе Австрийской строительной компании.

В финансовом отношении эта местная контора оказалась далека от успеха и вскоре закрылась. Мой контракт с Австрийской строительной компанией предусматривал на этот случай оплаченный проезд обратно в Германию, и я воспользовался этой возможностью.