Правда о России. Мемуары профессора Принстонского университета, в прошлом казачьего офицера. 1917—1959

Вернувшись в октябре 1917 г. домой, в отпуск, я обнаружил, что обстановка в Царском Селе заметно изменилась в сравнении с тем, каким я оставил город восемью месяцами раньше, накануне революции. Мы по-прежнему снимали тот же маленький домик – № 6 по Захаржевской улице в районе Царского Села, известном как София. Мама продолжала работать старшей сестрой милосердия все в том же лазарете; сам лазарет, однако, перевели в другое здание и называли теперь «лазарет № 3». Императрицам и великим княжнам после революции февраля 1917 г. запретили там работать, а в начале августа их сослали в Сибирь, в город Тобольск[39].

В то время у нас гостила мамина подруга Лидия Федоровна Краснова – жена генерала Петра Краснова, которому суждено было сыграть в надвигавшихся событиях очень значительную роль.

Когда я приехал, в доме царило беспокойство. Все вокруг полнилось ожиданием каких-то событий, которые должны были вот-вот начаться. Росло ощущение, что дальше так продолжаться не может.

Правительство Керенского уже не пользовалось поддержкой сколько-нибудь существенных групп населения, а роль премьера в деле Корнилова лишила его даже поддержки большей части тех офицеров, кто еще пытался сдержать в своих частях анархию.

Задолго до этого запасные гарнизоны в Петрограде и других городах потеряли всякое подобие дисциплины. Солдаты проводили время на политических митингах, голосовали за резолюции и ходили по улицам с демонстрациями в поддержку самых разных политических требований. На офицеров, пытавшихся восстановить в своих частях хоть какой-то воинский порядок, тут же вешали ярлыки контрреволюционеров и, в лучшем случае, вынуждали уйти. Нередки были и убийства.

В данных обстоятельствах продолжение войны с Германией стало невозможным. Хаос в тылу разлагающе действовал и на фронтовые части. В этой связи генерал Петр Краснов писал, имея в виду запасные тыловые гарнизоны: «…необходимо как можно скорее заключить мир, распустить и отправить обратно по деревням эти массы народа, лишившиеся рассудка…»

Мало кто на Западе понимает даже теперь, насколько близоруки были западные союзники, когда настаивали, помня только о своих интересах, чтобы Россия любой ценой продолжала войну, – несмотря на ужасные жертвы, которые она принесла общему делу. Близорукость обернулась катастрофой. Джордж Ф. Кеннан единственный из известных мне американцев, кто сумел, по всей видимости, понять это (см. предисловие). То, что Россия не вышла из войны, сделало внутреннюю победу большевизма в ней неизбежной.

Последней отчаянной попыткой остановить развал армии стал так называемый Корниловский мятеж 27 августа (9 сентября) 1917 г. Генерал Корнилов не был ни монархистом, ни контрреволюционером. Сын простого сибирского казака и киргизки (или бурятки), он унаследовал от матери отчасти монгольские черты лица и гордился своим низким происхождением. Как талантливый и храбрый солдат, он понимал, что ни одна армия не сможет функционировать в условиях, с которыми мирилось правительство Керенского. В качестве вновь назначенного главнокомандующего генерал Корнилов потребовал возвращения офицерам рычагов дисциплинарного воздействия и направил III кавалерийский корпус в Петроград с приказом о роспуске городского Совета – где родился губительный «Приказ № 1» – и разоружении неуправляемых запасных частей местных гарнизонов. Есть некоторые указания на то, что Керенский поначалу был согласен с этими действиями, но затем изменил свое мнение и объявил генерала Корнилова мятежником. Железнодорожные рабочие отказались вести эшелоны 3-го кавалерийского корпуса, и вся операция провалилась. Командир корпуса генерал Крымов покончил с собой, а генерал Корнилов был арестован. Начиная с этого момента ничто уже не могло сдержать большевиков с их пропагандой сепаратного мира.

К концу октября 1917 г., когда я прибыл в Царское Село, повсюду уже ходили слухи о неминуемом и скором вооруженном захвате власти в Петрограде большевиками. В это же время в Петрограде в отпуске с фронта из казачьего полка находился один из моих одноклассников по Императорскому училищу правоведения. Мы с ним объединили усилия и решили попытаться выяснить, где и кому мы можем предложить свою добровольную помощь в борьбе с красными, если они попытаются устроить восстание. Мы обошли весь город и были поражены тем, что обнаружили. Везде шли разговоры о неминуемом большевистском восстании, но нигде не предпринималось ничего серьезного, чтобы подготовиться и достойно встретить его, – деморализация была всеобщей и полной. Единственным местом, где нас немного обнадежили, оказался офис Союза казачьих войск.