Правда о России. Мемуары профессора Принстонского университета, в прошлом казачьего офицера. 1917—1959

На службе он не поднялся в звании выше урядника (капрала), и тем не менее по окончании завтрака лейтенант Краснов, с традиционным для казака уважением к возрасту, попросил у него разрешения закурить. Старик рад был дать гостям такое разрешение, но сам курить не стал. Когда я протянул свой портсигар ординарцу, он тоже, к моему изумлению, поблагодарил и отказался. Я не мог понять, что с ним случилось, – ведь я уже десять месяцев делился с ним своими сигаретами. Однако чуть позже, когда мы с ним вышли во двор, он сам попросил у меня сигаретку и объяснил, что с его стороны было бы невежливо (хотя ему самому в то время было уже за тридцать!) курить в присутствии отца, если тот сам курить не стал.

Обед проходил в весьма церемонной манере. Нас усадили между двумя местными старейшинами – мужчинами за шестьдесят, ветеранами Русско-турецкой войны 1877 г. По такому случаю они надели старого покроя мундиры, повесили на грудь свои боевые награды и медали. Выкатили бочонок домашнего самогона[49] и подавали его стаканами размером с чайную чашку. Пили за нашу Гвардейскую батарею, за хутор, за донских казаков в целом, за атамана Каледина – пили, по обычаю, залпом, а затем переворачивали стакан над головой, чтобы показать, что в нем ничего не осталось. Я лично не помню ничего после четвертого или пятого тоста. В этом не было ничего страшного или обидного, так как для хозяина было делом чести напоить гостей до бесчувствия.

Очнулся я на следующее утро в удобной постели и с самой ужасающей головной болью, какую мне не приходилось испытывать ни до, ни после этих событий. Не может быть сомнений: в том самогоне сивушных масел было больше чем достаточно. Немного помогло энергичное растирание лица снегом, но помню, что и я, и Зиновий Краснов были рады сесть наконец верхом и уехать обратно в Березов, наслаждаясь в пути свежим морозным воздухом.

Не всегда воссоединение вернувшихся с фронта казаков с семьей было таким безоблачным, как у моего ординарца. Старый казак, в доме которого я квартировал, рассказал мне немало забавных историй о том, как сталкивались в Березове ревнители старого патриархального порядка и молодые казаки, подпавшие на германском фронте под влияние большевистских идей.

Один молодой парень приехал домой в отпуск из части; семья его жила на нашей улице. Первым, кто встретил его дома, оказался дедушка, к которому молодой казак и обратился жизнерадостно: «товарищ дед». Старик, не произнося ни слова в ответ, сорвал со стены нагайку и обрабатывал ей внука, пока тот не извинился.

В другом доме вдовая мать вместо грубой силы использовала женскую изобретательность. Она послала вернувшегося с фронта сына на ледник[50], будто бы принести что-то, а потом заперла его там и оставила замерзать в темноте до тех пор, пока он не пообещал вести себя подобающе.

Красное восстание на Дону

Чтобы понять события, которые должны были вот-вот начаться на Дону, необходимо окинуть беглым взглядом то, что происходило там после Февральской революции 1917 г.

Начиная со времени правления Петра Великого – то есть на протяжении двухсот лет – атаманы донского казачества назначались непосредственно царем. Они выполняли роль одновременно гражданского и военного губернатора всей Области войска Донского. После падения царского правительства на Дону быстро набрало силу движение за восстановление старых казачьих обычаев и избрание атамана. (Процесс шел параллельно аналогичным процессам во фронтовых казачьих частях, их я уже описывал.) В июне 1917 г. в Новочеркасске собрался Войсковой круг – по существу, казачий парламент, – где атаманом был выбран генерал Алексей Максимович Каледин. Этот донской казак прославился еще во время германской войны как командующий армией, стоявшей в 1916 г. на острие знаменитого Брусиловского прорыва, который помог ослабить германское давление под Верденом и австро-венгерское в Италии.