Правда о России. Мемуары профессора Принстонского университета, в прошлом казачьего офицера. 1917—1959

Однажды утром меня разбудило резкое торможение и падение скорости нашего состава; затем со стороны локомотива донеслась длинная пулеметная очередь. Состав резко дернулся и двинулся назад, но оказалось, что наш вагон сошел с рельсов – он чуть сдвинулся, медленно переваливаясь через каждую шпалу, и встал окончательно. Мы все высыпали из вагона – узнать, что произошло. Состав стоял на высокой изогнутой насыпи над морем плотного утреннего тумана, в котором тонули и основание насыпи, и окрестные поля. Прямо перед локомотивом в тумане угадывалась громада большого моста.

Когда поднялось солнце и туман рассеялся, мы обнаружили, что поезд стоит на необычно высокой насыпи; позже нам сказали, что в то время это была самая высокая железнодорожная насыпь во всей Южной России. Дорога подходила по ней к Кичкасскому мосту через Днепр, довольно широкий в этом месте, по плавной дуге. На противоположном (левом) берегу располагалась железнодорожная станция.

Местные украинские большевики, предупрежденные о нашем приближении, попытались свести наши составы с рельсов. Для этого они держали на станции в полной готовности локомотив под парами и, когда вдали послышался грохот нашего приближающегося состава, пустили паровоз ему навстречу – пустым. Красный машинист спрыгнул с паровоза, когда тот начал набирать скорость, еще на левом берегу реки. С точки зрения неприятеля место это подходило для столкновения как нельзя лучше. Кривизна насыпи и путей только повышала вероятность крушения – вероятность того, что большая часть состава покатится вниз с высокой насыпи, где вагоны с людьми и лошадьми разобьются о скалы.

К счастью для нас, казаки-гвардейцы на локомотиве были начеку. Станковый пулемет открыл огонь по паровозу-тарану сразу же, как только тот появился, и продолжал стрелять все время, пока он несся на нас в лоб. Его паровой котел был пробит пулями, через пулевые отверстия вышло много пара, и ход локомотива замедлился. Другие казаки не дали нашему машинисту из местных в панике спрыгнуть с паровоза и заставили его включить тормоза. В результате столкновение оказалось сравнительно мягким. Никто не пострадал, но несколько вагонов, включая и тот, где находился я, сошло с рельсов. Состав был обездвижен.

У нас не было оборудования, которое позволило бы вновь поднять вагоны на рельсы. Мы отправили пешком по мосту на станцию патрульную группу, но мастерские там оказались совершенно пусты – опасаясь мести[48], скрылся даже дежурный по станции. При помощи импровизированной рампы мы вывели из вагонов несколько лошадей и разослали по окрестным селам конные патрули – искать железнодорожников. Мы обещали безопасность и денежное вознаграждение любому, кто вернется на свое рабочее место. Это сработало, но нам пришлось провести на правом берегу Днепра больше суток, прежде чем мы смогли продолжить свой путь. Остальная часть путешествия прошла спокойно.

Оказавшись возле Дона, наш состав проследовал через города Таганрог, Ростов и Новочеркасск дальше на север до станции Глубокая (см. карту Д). Там мы выгрузились и расположились в паре миль от станции, на большом хуторе Березов.

Так я впервые оказался на земле моих предков – донских казаков. Неспешный патриархальный образ жизни, все еще преобладавший в местных селах, произвел на меня сильное и благоприятное впечатление – особенно по контрасту с революционной анархией, которую мы только что видели на Украине.

Карта Д

Область войска Донского. См. карту А

Мой ординарец оказался всего в десяти милях от дома, и вскоре после того, как мы обосновались в Березове, я разрешил ему поехать домой. Он пригласил меня и моего друга, сотника (старшего лейтенанта) Зиновия Краснова (не родственник генералу Петру Краснову), в гости, так что через несколько дней мы вдвоем выехали верхами через замерзшую, покрытую снегом степь к его хутору. Местность в этой части Донской области волнистая, со множеством оврагов и очень напоминает северный Техас, который мне довелось увидеть через много лет. Деревня, где жила родня моего ординарца, оказалась сравнительно небольшой – там жило всего десять— пятнадцать семейств. Жили зажиточно – конечно, по меркам русских крестьян-фермеров. Деревянные дома казаков, окруженные дворами и амбарами, были большими и чистыми.

Отец моего ординарца по-прежнему жил на хуторе и принял нас, как хозяин, с совершеннейшим достоинством и простотой. Было ясно, что в своей большой семье он – правящий патриарх, что он привык применять власть и встречать повиновение. Как в большинстве других казацких домов, на почетном месте на стене висела его шашка и поблекшая фотография его самого в военной форме.