Единственным, кто вызывал сомнения в своей полезности общему делу, был Иларий. В таком деле, на которое они собирались, прежде всего нужен был холодный ум, а уж этого-то у него не было и в помине. Напротив, он вечно витал в облаках и являл из себя отличнейший образец безответственного романтика. Кроме того, он был очень молод – по сути совсем еще ребенок, а с его взглядами на жизнь – действительно ребёнок. Но оставить его было не с кем – кроме отца и Уроша, близких людей у Илария на острове не было, а оставлять его там без пригляда было, пожалуй, еще опаснее, чем взять с собой. Но решающим фактором в пользу Илария стал его несомненный актерский талант, который отец, даже несмотря на своё предвзятое отношение к сыну, не мог не заметить. И ещё выдающиеся внешние данные, которые в актерской профессии играют далеко не последнюю роль.
И вот теперь, сидя у костра, Пармен с Урошем осторожно двигались по тропинкам своей памяти, словно хотели заглянуть в каждый её уголок перед тем, как перешагнуть порог новой жизни. Они вспоминали все места, где им довелось побывать, всех людей, близких и малознакомых, с которыми им довелось повстречаться, все события, радостные и грустные. Одного только они не касались: с того дня, когда Селен сообщил им об Иларии, на его имя словно было наложено табу. Если они в своих воспоминаниях касались какой-либо темы, связанной с Иларием, они будто спотыкались и обходили её стороной. Только Пармен при этом морщился, как от боли. Даже сегодня днём, когда весь город бурлил и ходил ходуном, и возбуждённый Северин принес с площади новости о гибели Арна и рассказал, что своими глазами видел, как стражники увели Илария, Пармен встал и ушел, демонстративно не желая слушать подробности.
Урош же, напротив, очень внимательно все выслушал, заставил Северина несколько раз повторить, выудил из него все детали, и потом они долго обсуждали, куда могли поместить Илария и как можно с ним связаться. Разумную мысль подала Каролина: вместо того, чтобы гадать на кофейной гуще, надо просто обратиться к Королю – он наверняка им не откажет. Но просто было лишь на словах: идти к Королю должен был, несомненно, Пармен, но он – что тоже несомненно – даже заикнуться им об этом не позволит. Урош всю ночь не спал, ворочался и думал, как уломать друга – слишком он хорошо его знал, чтобы надеяться на удачу.
Но надежда на удачу пришла, как это часто бывает, совсем не оттуда, откуда её ждали.
Рано утром, когда Урош, совершенно измотанный бессонной ночью, пытался развести огонь, чтобы вскипятить чай, роняя всё, что попадалось ему в руки, он увидел, что к нему приближается какая-то девушка. Убедившись, что она идет именно к ним, а не мимо, он стал пристально вглядываться и вскоре узнал. Хоть видел он Дарину всего несколько раз, и, в основном, мельком, а как следует смог разглядеть лишь однажды, он её хорошо запомнил. Теперь, когда Арна не было, девочка, вероятно, осталась совсем одна. И Урош поспешил ей навстречу, опрокинув по дороге котелок с приготовленной для чая водой.
Вид у Дарины был какой-то потерянный, на лице явственно читались следы недавних слёз – и неудивительно. Было еще слишком рано, все спали, а она вот уже на ногах.
Увидев Уроша, Дарина смутилась, замешкалась и, казалось, готова была развернуться и убежать, но он, заметив её движение, торопливо крикнул: «Доброе утро!», и ей ничего не оставалось, кроме как ответить на приветствие. Урош осторожно приблизился. Так любитель природы приближается к сидящей на ветке редкой птице, стараясь не спугнуть её. Дарина кусала губы, переминалась с ноги на ногу и заглядывала Урошу за плечо.
– Я очень рад вас видеть, – как можно доброжелательнее сказал старый артист.
Она робко кивнула и снова сделала движение уйти, но, поколебавшись минуту, всё же набралась смелости и спросила:
– А Иларий здесь?
Урош был готов к такому вопросу.
– Нет, его нет.
– А вы знаете, где он?
Знать-то он знал. Но вот как ей сказать об этом? Урош помедлил, а потом спросил:
– Вы не рассердитесь, если я спрошу, зачем он вам нужен? Может, я смогу помочь?
Видно было, что она снова сомневается, как поступить.
– Я хотела… Я думала… Может, он знает, где мой отец.
Урош застыл. Она ничего не знала! Несколько секунд он смотрел на неё, не зная, что сказать, а она ждала, поняв, что ему есть что сообщить ей, и боясь это услышать.
– Я могу вам кое-что рассказать, – произнёс Урош и закашлялся, – только, думаю, надо присесть.
Наверное, она прочитала всё в его глазах, потому что как-то обмякла, послушно, без возражений последовала за ним к повозке и молча села на бревно возле костра, не спуская с артиста глаз. Урош вздохнул и принялся рассказывать. Он постарался изложить всё так, как слышал от Северина, только опуская слишком жестокие подробности. Дарина слушала, не прерывая, будто оцепенев. Никаких эмоций не выражалось на её лице. Временами казалось, что она вообще его не слышит. Только когда Урош закончил, она прошептала:
– Этого не может быть.
– Понимаю, – кивнул Урош, – в это очень трудно поверить, но…