Барбара переминалась с ноги на ногу, ее неуверенность была осязаема, по крайней мере для меня, ведь мне достаточно было одного лишь ее короткого вздоха, чтобы понять ее настроение. И сейчас она была расстроена, ведь в собственном представлении не соответствовала всем этим людям. И как по мне, жестко ошибалась на этот счет.
По залу заструилась живая, ритмичная музыка. Наконец-то музыканты перестали кого-то хоронить и решили задать настроения вечеру. Барбара осматривалась, принципиально не задерживая свой взгляд на мне. И как же мне не нравилось это. Ее глаза слишком красивы, чтобы растрачивать эту красоту на тех, кто не сможет оценить ее по достоинству.
Нет, Фостер, остановить.
Черт!
Ты снова позволяешь этому влиять на тебя. Ты снова рискуешь остаться с осколками в руках вместо живого сердца.
Я боролся с собой ровно секунду и проиграл.
Она не будет стоять весь вечер в тени и оглядываться как загнанная в угол мышь, я не позволю ей чувствовать себя здесь лишней, потому что она мать вашу достойна всего самого лучшего. И, пожалуй, я позволю остальным пялиться на нее, но только если рядом с ней буду я.
Даже не спросив ее разрешения, я обвил тонкую талию рукой и повел ее в центр зала. Она наконец взглянула на меня, и в глазах ее показался страх.
– Что ты делаешь?
Я понятия не имел, что делаю, но продолжал делать.
Мы привлекали внимание, каждый считал своим долгом обсмотреть нас, а в частности ее, ведь меня они знали, а Барбара была для них новым человеком. Многие не могли увидеть в ней круглощекого подростка – дочь Оливера Эванса, потому что, во-первых, у многих людей в этом зале объем памяти был меньше, чем у самой дешевой флешки, а во-вторых, она изменилась и выглядела иначе. Барбара больше не была подростком, она была прекрасной молодой женщиной.
– Не хочу смотреть на то, как ты топчешься на месте весь вечер, – сказал я, останавливаясь в центре зала под самой большой люстрой и располагая Барби перед собой. Одна моя рука сжала ее запястье, а вторая собственнически легла на ее поясницу. Я притянул одеревеневшее тело к себе, Эванс столкнулась с моей грудью.
– Отпусти, это выглядит смешно, – зашептала она, растерянно хмуря брови.
– Кто угодно сегодня выглядит смешно, но точно не ты, Эванс.
Мелодия ускорилась, вступила скрипка, и я повел Барбару в танце. Она пыталась вырвать свою ладонь из моей руки, но я не позволял ей, крепко держал ее, чтобы она не убежала от меня.
Снова.
Эванс не хотела этого, вокруг нас собирались люди, кто-то выходил и начинал танцевать, остальные же смотрели на нас, как на древние экспонаты в музее, не в силах побороть свое любопытство. И хотя Барбара была полностью ошеломлена моей выходкой, она не сбивалась с шагу. Но разве стоило удивляться? В отличие от меня в детстве она посещала занятия по этикету и прочей ерунде, и это оставило на ней свой отпечаток. Гордо вскинутый подбородок, прямая спина, осанка, все эти маленькие детали выдавали в ней породу.
Она не смотрела на меня, скрывая тревогу, наблюдала за людьми в зале. А они смотрели на нее, но если женщины смотрели изучающе и оценивающе, то мужчины с черной похотью в глазах. Я не хотел вести себя как ублюдок с собственническими замашками, но моя рука сама съехала ниже, накрывая упругую задницу Барбары, показывая всем, что эта девушка занята.
Да, совсем не в стиле высшего общества, но у меня никогда и не было накрахмаленной задницы, как и породы и осанки и занятий по этикету.
Барби наконец решила взглянуть на меня, и ее глаза были наполнены слезами.
– Зачем ты это делаешь? Почему пытаешься унизить меня перед ними? Я не хотела идти сюда, но ты заставил меня, я не хотела привлекать внимание, но теперь из-за тебя на нас смотрит каждый в этом зале.
Мое сердце сжалось от печали, отражавшейся на ее прекрасном лице. Я склонился к Барбаре и прижался губами к ее уху.
– Я не пытаюсь тебя унизить, я пытаюсь заставить всех надменных задниц сгорать от зависти к тебе, – признался я, а затем выпрямился, встречая ее вопросительный взгляд. Мы остановились, люди вокруг нас продолжали танцевать, мелодия наращивала темп, а мы просто стояли в самом центре. Мои пальцы аккуратно коснулись ее подбородка. – Ты никогда не будешь по другую сторону, Барбара. Ты не часть этого общества, потому что ты куда больше, чем все они. Такие как ты рождаются не для того, чтобы управлять компанией или владеть угольной шахтой, такие как ты рождаются, чтобы управлять всем гребаным миром. Ты никогда не была придворной дамой, потому что ты, Эванс, всегда была принцессой.
Она была тем самым кардиналом с фамильного герба Эвансов. Маленькая красная птичка, но такая воинственная и гордая – птица, с которой не сравнится ни одна другая существующая в природе.
С одного ее глаза сорвалась маленькая слезинка, которую я мгновенно стер большим пальцем. Она дернулась и покачала головой.
– Не трогай мое лицо своими лапами, Джефри.
– Ты моя невеста, – упрямо напомнил я, не понимая, почему она игнорирует этот факт.