Нет, лицо, нарушающее заведенный порядок. Тот, кто вечно нарушает, выводит деньги, обходит закон, не платит налоги. Поэтому число правил, запретов, барьеров – постоянно растет. Стимулы, льготы – это вычет из доходов государства, в них – вред.
Из этого складывается не государство стимулов, а, скорее, наказаний.
Объемы Уголовного кодекса и Кодекса об административных правонарушениях выросли почти в три раза с момента их принятия.
По России гуляет 7–8 млн нормативных актов. Рост их числа в 2000-е – 2010-е годы – по экспоненте.
Как это влияет на семейное имущество?
Ему это очень вредно. Административный пресс не дает расти и – время от времени – устраивает ему кровопускания. «Загоняет» имущество в офшоры, наличность, а бизнес – в серую экономику.Бизнес и имущество семей растут «сквозь асфальт».
Какие мы, такое и имущество[78]
Что бы ни происходило в России последние 200 лет, кажется, что перед нами – один и тот же коллективный человек, имеющий свой характер. Какую бы форму правления ни избрала Россия, это по сути дела одна и та же модель государства. За всеми «измами» скрывается одно и т же лицо. И не имеет значения, что сегодня на дворе – царизм, большевизм, развитой социализм, либерализм, капитализм с нечеловеческим лицом или что-то еще?
Суть этого коллективного человека – любовь к большим вертикальным структурам, к иерархиям, страсть прятаться под их ветками, чтобы быть защищенным, как бы они ни назывались – государство, корпорация. И абсолютное неверие в то, что в минуты роковые, в час «Х» эта защита придет. И поэтому частное поведение – как волка – одиночки в лесу, с надлежащей агрессивностью, чтобы по-быстрому схватить и унести в свое личное закольцованное владение. Не верь, не бойся, не проси. Никто не поможет. Защити себя сам.
Кстати, это не только Россия. Международный проект социологов по изучению национальных характеров World Values Survey
Мы – те, кто в большинстве своем не имел семейной собственности. Кто не успел ее создать между выходом из крепостного владения и входом в диктатуру пролетариата.
Мы – те, кто в большинстве своем не имел семейной собственности. Кто не успел ее создать между выходом из крепостного владения и входом в диктатуру пролетариата. Нет собственности – нет самостоятельности – нет свободы.
До 1861 г. даже вопрос не стоял. В XX веке каждое поколение семей, каждые четверть века теряло собственность (войны, революции, национализация, коллективизация, инфляции, девальвации, реформы, переделы собственности, кризисы). Земля, дом, финансовые активы, растущие с каждым поколением – этого массового корпуса общества попросту не было.
Нет его еще и сегодня. Нет собственности – нет самостоятельности – нет свободы. Но есть страстное желание ухватить хотя бы что-то, когда за дверью риски, давление и камень, сквозь который нужно прорасти.
Там, где была хотя бы какая-то ниша для собственности, поведение свободнее. В России еще остались следы этих людей. Они даже сегодня, может быть, чуть зажиточнее. Сибирь (потомки переселенцев), люди Севера России (Архангельск), казаки – потомки тех, кто бежал от крепости на границу. Эмигранты, потомки которых вернулись, чтобы в 1990-х сделать состояния. Старообрядцы, которые по деловитости могли перещеголять протестантов и даже знаменитых американских «воспов» (WASP). И даже в центральной России есть такие острова. В Орловской области до сих пор видна разница между «закрепощенными» и «свободными» селами.
В Прибалтике крепостное право было отменено на 40 лет раньше, чем в России. В Польше – на 50 лет. Другая жизнь, другое имущество, пробравшееся даже через советское время.
Государство людей, закрепощенных отсутствием собственности. Прикрепленных к месту пропитания. Пространство вертикальных структур, расходующих людей как ресурсы. Сверхконцентрации власти. Постоянных переделов собственности. Нас сжимают, а мы упорно принимаем старую форму, примерно XVIII века.