Правила игры в человека

Тётка держалась на честном слове, но слово у неё было советской, жертвенной закалки: всё ещё ходила сама, спускалась с третьего этажа в магазин и поднималась обратно, не забывала пить лекарства, не позволяла себе ходить в халате и оставлять немытую посуду. Это тёткино честное слово будто бы распространялось на всю квартиру: на нём держались и облупившиеся щелястые рамы, и гудящий кухонный кран, и шаткий неизвестно почему кухонный стол. Всё было лучше, чем Ася представляла по дороге сюда. И тётка, вроде бы, не собиралась помирать, и не случилось никакой коммунальной беды, грозившей опустошением Асиному кошельку. И даже не было привычных назидательных речей о необходимости родить ребёнка – «да хоть для себя, а то будешь вот как я на старости лет». Раньше казалось, что мучительная тяжесть, захватывавшая Асю изнутри каждый приезд сюда, порождалась предчувствием тёткиной смерти и её нелепыми наставлениями. А теперь – ни предчувствий, ни наставлений, но тяжесть была на своём месте, где-то под нижними рёбрами: холодноватая, шершавая, напоминающая о школьных двойках и плохих новостях. Вероятно, она пришла снаружи, из местного воздуха, в котором обитала всегда, и заполнила Асю; и всю дорогу до дома её предстояло выталкивать обратно короткими судорожными выдохами.

Даже город выглядел так, словно весь целиком держался на тёткином слове. Фонари светили, но слабенько, через один, издавая сумрачное электрическое гудение. Новая асфальтовая дорожка от подъезда до перекрёстка была разделена пополам трещиной такой глубокой, что её причиной могло послужить разве что землетрясение. Возле лавочки в углу двора сгрудились нетрезвые и недобрые тени – Ася ускорила шаг, и её не заметили. Светофор на перекрёстке горел жёлтым и не менял цвета. «Надо купить что-нибудь», – подумала Ася, ей всегда помогало купить что-нибудь, когда было не по себе. Продуктовый в соседнем доме был уже закрыт, но через дорогу мерцал цветочный ларёк. «Розу, – подумала Ася, – купить розу и ехать с ней, красиво», – но присмотрелась, а ларёк оказался похож на кубик льда с замороженными цветами внутри, и не захотелось подходить к нему близко. До автобуса оставалось почти сорок минут; бродить по дворам в темноте – страшно, но и у тётки сидеть было уже невыносимо. Ася решила пойти на остановку, но медленно, длинной дорогой, вдоль реки. Там было светлее и ходили люди, нормальные на вид, и даже мамы с колясками.

Она прошла до излучины, до поворота, за которым собиралась увидеть по-зимнему мёртвый речной вокзал, но стеклянный павильон светился неярким оранжевым светом, внутри угадывались человеческие фигуры, кто-то курил снаружи. Ася подошла ближе с опаской. Курильщик оказался пожилым мужчиной с аккуратной бородкой.

– Ходит ещё? – недоверчиво спросила она.

– А чего ему не ходить?

– Зима же.

– Так река уже лет пять не замерзает. Глобальное потепление. Чего зря навигацию закрывать?

– Здорово, – улыбнулась Ася. Внутри потеплело. По воде всегда веселее. Только дольше. Дороже. И погода не самая подходящая. Зато настроение – в самый раз: такое, что за капельку веселья, за крошку радости, за глупый цветной леденец можно хоть душу продать.

– Не местная, что ли?

– Я была из этого города, – сказала она и пошла в павильон покупать билет. Билеты были как в детстве, и даже не «как» – те же самые, их при Союзе напечатали с запасом на светлое будущее: «Городской маршрут водного транспорта, 28 копеек», – и теперь продавали за триста пятьдесят рублей, если до конечной.

Люди внутри выглядели поразительно нормально. Или это Асю так стремительно отпустило от одной мысли, что не придётся возвращаться с двумя пересадками, трястись в неуютном старом автобусе по узкой дороге, где с одной стороны лес и с другой лес. Или это в билетах было дело: кругом стояли взрослые, грели дыханием замёрзшие руки, и у каждого в кармане лежал пропуск в те незапамятные времена, когда деревья были выше, река больше и по ней ходили две белых Ракеты и голубой буксир, а внутри речного вокзала, вот прямо здесь, продавалось мороженое. Или же дело было в детях: при женщине в высокой меховой шапке томились ожиданием мальчик и девочка лет семи-восьми, и у молодой пары был дремлющий младенческий кулёк; места, где находятся дети, Ася считала безопасными. Но внутри было душно и даже как будто холоднее, чем снаружи, поэтому она вышла на улицу.

– Скоро придёт? – спросила она курильщика.

– Да сейчас уже.

– Ракета?

– Нет, конечно, – курильщик посмотрел на неё удивлённо, – давно здесь не были?

– Давно.

– Дядь Юру Харитонова не помните, наверное?