Правила игры в человека

Я засек его издалека – подскочил среди ночи как ужаленный. Сердце колотится, в голове противный такой дребезг. Приложил руку к полу – вроде ничего. В голове меж тем мутится и зудит. Спустил ноги на пол и посидел, дожидаясь, что дребезг либо усилится, либо прекратится. Он не прекращался.

На детской половине зажегся свет, послышалось хныканье. Выглядываю в коридор – жена кого-то из младших ходит туда-сюда, похлопывает дитенка по спинке. Дитенок выглядывает из-за мамкиного плеча, в такт подвывает жалобно. Дожидаюсь, когда мать развернется в конце коридора и подойдет ко мне, киваю головой на улицу. Она сонно улыбается мне и кивает в ответ. Лия. Я вспоминаю, ее зовут Лия – как мою старшую.

Младенчик опять принимается хныкать.

Карусель повернулась еще на один оборот – у очередного младенца режутся зубки. Нужно пройтись до зубной ивы. Да и голову проветрить не мешает, может, дребезг наконец уймется. Вытягиваю из дровяного угла топорик. Лет топорику столько же, сколько и дому. Миллион. Ручка отполирована до блеска, сидит в ладони крепко и ухватисто. Провожу большим пальцем по лезвию, чувствую остроту металла. Молодцы пацаны, держат его в порядке.

Ночь морозная и как бы не последняя октябрьская – я за числами давно не слежу. Но так припоминаю – да, вполне может быть и она, хеллоуинская. Многие бы усмотрели в явлении Дважды Мертвого в хеллоуинскую ночь некий символизм. Это вообще лишнее. В любом явлении Генерал-Космонавта можно усмотреть полно символизма любого сорта.

На дворе дребезг усиливается. Я стою на крыльце, оглядываюсь. Темнота кругом спокойная, бархатная, и звезды щетинятся из-под купола, как и полагается октябрьским звездам. Осень теплая, чуть ли не на прошлой неделе пацаны еще бегали с косилкой по дорожкам. Но сейчас похолодало, и иней вот-вот готов выпасть.

Зубная ива корячится в дальнем углу сада. Я подхожу и выбираю подходящее коленце. Дежавю – в который раз я стою тут? По заплывшим корой культяпкам можно отследить историю моего многочисленного рода. Вон там, в самом низу – это моего старшенького. Улыбаюсь, глажу морщинистую кору, шепчу благодарность дереву. Младенцев у нас давненько не было, и побеги здорово переросли – придется повыбирать подходящий. Нынешний малыш совсем мелкий, и коленце надо рубить тоненькое, под его маленькие ручонки. То ли зубки у него начали резаться много раньше, то ли он пошел в мамкину миниатюрную породу. Может, это вообще девочка. Ловлю себя на мысли, что не помню.

В точности, как сукин сын этот, Генерал наш Космонавт, Герой. Поганец и шельмец.

Я тогда спать собирался, зубы чистил – только открыл воду и жду стою, пока кран отфыркается и проплюется – и тут слышу вот такой же дребезг. Так и предстал перед ним – моим будущим бывшим лучшим другом и врагом, дважды покойным Генерал-Космонавтом, Героем Императором – со стаканом в одной руке и зубной щеткой в другой. А он торчит посреди комнаты во все свои почти два метра и таращится на меня сверху вниз. И в руке у него бутылка – держит ее, как гранату, за горлышко. Этикетка у бутылки – как генеральский мундир, вся в золоте и медалях.

– Ой, ты что – мальчик? – спрашивает.

А я худосочный был, круглые коленки, трусы черные вокруг тощих лях болтаются, жалкое зрелище.

– Ага, – говорю.

– Бля-а-а, а я трахнуть тебя хотел! – разочарованно тянет он и демонстрирует плоский квадратный пакетик. Презерватив, редкий зверь в тогдашнее время в наших местах. Это я потом сообразил, а тогда ничего не понял.

На самом-то деле встретились мы с ним еще раньше. Он об этом не помнил – а я помнил, да еще как.

Я уродился дрищ дрищом, даже по нашим меркам мелким был. А у наших для дрищей не было другого занятия, как учиться. Потому что завоевывать и побеждать дрищи не могут. Ну я и учился – получал хорошие оценки, был радостью учителей. Вроде бы и не девочка, но и не пацан. Не бедокурил, не дрался, не лазал по деревьям и не ломал костей. Дружить мне было особо не с кем, я уходил в горы и днями не возвращался домой, умел находить себе пищу, охотиться, умел сделать ночлег и не замерзнуть. На меня махнули рукой. Я не был мальчиком, не стал и мужчиной. Даже Генерал-Космонавт это просек.

Но все равно я должен был побеждать. И тут олимпиада университетская. Вот меня и меня отправили побеждать – на научном фронте, раз больше я ни черта не мог.

Провожали всем селением. Видать, рады были наконец отделаться. Еды надавали, всякой всячины. Почти все потом в аэропорту забрали, конечно. Оказалось, нельзя с ножами в самолетах летать. А наши-то, понятно, не в курсе были. Они ж не летали никогда самолетами.

В общем, привели меня к безопасному уровню и проводили в самолет. И тут я мерзнуть стал. Пока меж людьми толокся – еще туда-сюда, а как в самолет поднялся, как он взлетать стал – у меня руки-ноги заледенели. Дальше – больше, и вот уже меня колотит и зуб на зуб не попадает. Не то чтобы я был легко одет. Нет, у нас часто бывает довольно холодно, а в горах так тем более, и теплой – по-настоящему теплой – одежды у меня хватало.

И тут до меня дошло – я отрывался от земли.

В прямом смысле.