Правила игры в человека

Клиент сидит неподвижно, только хмурится, пытаясь сообразить, где он и что с ним происходит. Глядит в окно – но мы с Петровичем специально поставили машину так, чтобы ёлки не было видно. Между прочим, пришлось постараться, потому что эту здоровую фигню видно отовсюду, как маяк – собственно, она, в каком-то смысле, и есть маяк, мимо не пройдёшь. Зря, что ли, мы дежурим именно тут. В общем, в окно глядеть смысла нет, там только снег и немного стены рядом стоящего дома, клиент отворачивается и вопросительно смотрит на меня.

– Мешок-то с плеча сними, – я говорю мягко, успокаивающе, чтобы не спугнуть клиента. – Всё равно он уже пустой, правда?

– Н-нет, – упрямо мотает головой, – К-какой же я тогда буду дед-мроз без мшка?

– Никакой, – честно отвечаю я. – Да ты, по правде сказать, и сейчас никакой, разве нет?

– Да! – неожиданно соглашается он и бросает мешок на сидение.

Я выдыхаю. Петрович снаружи всё видит и незаметно для клиента показывает мне большой палец. Лиха беда начало, всё у нас получится.

– Вот и хорошо, – продолжаю я. – Может, шапку тоже снимешь? Тут тепло. Зачем тебе шапка?

– Тепло, – подумав, отвечает клиент, прикасается к шапке и отдёргивает руку.

– Чай, – предлагаю, – будешь?

Не дожидаясь ответа, отвинчиваю крышку термоса, острый травяной запах заполняет машину, я закрываю глаза и дышу, настраиваясь на нужный лад.

– Эт-то что?

– Просто чай. Пей. Помогает успокоиться и ни о чём не думать, это как раз то, что тебе сейчас нужно, честное слово.

Неуверенно протягивает руку, берёт чашку, делает глоток. Молчит. Хорошо.

Я говорю:

– Конечно, ты устал, столько всего, та ещё ночка выдалась, правда? Ёлки, игрушки, подарки, мишура и прочее.

Он делает какое-то движение – то ли пожимает плечами, то ли вздрагивает. Неудивительно.

Я говорю:

– Они не хотели ничего плохого, честное слово. Особенно дети. Тебе просто не повезло.

Говорю:

– Понимаешь, они здесь одновременно и верят в чудо, и не верят в него, причём всей большой человечьей толпой сразу, для таких, как ты, это практически идеальная ловушка, легко свалиться и почти невозможно выбраться. Приходишь на зов, становишься тем волшебным, чего они так ждут, и вдруг оказывается, что все или почти все вокруг считают, что ты вовсе не чудо, а обыкновенный человек, такой же, как они, только с накладной бородой и в красной шубе, с одним-двумя ты бы справился, но их слишком много, и вот к вечеру ты уже забыл, кто ты, забыл, зачем и почему спустился сюда, забыл, что сегодня просто ночь открытых дверей, одна из многих, и что ты просто заглянул, отозвавшись на приглашение поиграть, а тут, понимаешь, такое.

Говорю:

– ………..!..………….!!

Дверца машины распахивается, хорошо, что Петрович успевает отпрыгнуть, плохо, что он при этом падает спиной прямо в сугроб, хорошо, что сугроб свежий и мягкий. Из машины в небо с треском устремляется поток света, рассыпается фейерверком, гаснет.

Бегущий мимо прохожий поднимает голову, провожает взглядом и спешит дальше – кто будет сегодня удивляться салютам, в самом деле.

– Ух ты, – говорит Петрович. – Яркий какой. Сиреневый.

Я сижу, перед глазами вспыхивают сиреневые пятна. С трудом удерживаюсь от того, чтобы не рассыпаться и не взлететь самому. Как раз для таких моментов у меня есть Петрович.

– Ты в порядке? – он кладёт руку мне на плечо, рука тяжёлая и она придавливает меня к сидению, возвращая материальность.

Это правильно: ещё почти вся ночь впереди, работы полно.

– Поехали, – говорит Петрович, – прокатимся до отделения, Лена звонила, сказала, привели там одного, лыка не вяжет. Хорошо, если напился, а вдруг из ваших?

– Ты ей сказал, чтобы его никто не спрашивал, как его зовут и где он живёт? – быстро уточняю я. – А то, если он вдруг из наших, пока мы едем, твои ребята из лучших побуждений угробят его в человека насовсем.

– Конечно, сказал, – обижается Петрович. – все ж знают, что по дедам морозам сегодня я дежурный.

И мы едем в отделение.

Сосиска

Ладно, говорит Димка, признавайтесь, что вы всё наврали, и пойдём уже, сколько можно, торчим здесь, как дураки. Тише, шепчет Оля, ну, просили же не шуметь, спугнёшь. Я ногу отсидел, возмущённо шепчет Димка в ответ, и вообще, кого я спугну, никого я не спугну! Лариска кладёт ему руку на плечо, и говорит, ну чего ты, ну ты же обещал. Смотрите, перебивает её Денис, вот оно. И тут уже все видят: действительно, вот оно. Димка открывает рот – и закрывает с шумным выдохом, так ничего и не сказав, потому что Лариска дёргает его за куртку и прикладывает палец к губам.

Женька запускает руку в сумку, достает сосиску и кладёт на землю перед собой.

Оно медленно подходит – или всё-таки подползает? – в общем, приближается, бесшумно перетекая по земле, неслышно переступая лапами, лохматая, густая тень, почти незаметная, если не вглядываться пристально. Накрывает собой сосиску и слегка колышется. Женька шарит в сумке, вытаскивает вторую сосиску, кладет рядом с первой – вернее, рядом с тем местом, где только что была первая, потому что, кажется, её уже нет.